Онлайн книга «1977. Кошмар Чапелтауна»
– Пожалуйста, не ешьте мои пальцы, возьмите лучше мои зубы. Возьмите, мне самому они уже не нужны. Но мне нужна соль, нет ли у вас соли, ну хоть щепоточки? Я прохожу мимо него и поворачиваю на Френчвуд-стрит. – СОЛЬ! – вопит он мне вслед. – Чтобы мясо не испортилось! Черт. Улица погрузилась в темноту. Предположительно смерть наступила между одиннадцатью вечера и часом ночи. Примерно в это время ее вышвырнули из паба. После дождя на улице было еще темнее, чем сейчас. Потом поднялся ветер. Кирпичи у гаража почти вывалились, они влажные и не высыхают даже в мае. И тут я снова чувствую это. Я жду. Я открываю дверь. Оно там, смеется: А тебя так сюда и тянет? У меня в руке фонарик, я включаю его. Она задирает юбку и спускает коричневые колготки, из которых вываливаются ее дряблые ляжки. Я осматриваю помещение, на меня словно что-то давит. Я не смогу Снаружи из машины доносится музыка, громкая, быстрая, плотная. Она улыбается, пытается надрочитъ мне, чтобы у меня встало. Музыка прерывается. Сейчас встанет. Тишина. Я разворачиваю ее, стягиваю блестящие черные трусы в белых полосках, я увеличиваюсь в размерах, вот, уже лучше, она начинает насаживаться на мой член. Здесь есть крысы. Но я не этого хочу, я хочу в задницу, но она протягивает руку и направляет меня в свою огромную растопыренную мохнатку. Огромные крысы у меня под ногами. Я вхожу в нее и выхожу, она опускается на колени… Обратно наружу, меня рвет, пальцы в стену, в крови. Я смотрю вдоль по улице – никого. Я утираю слюни и рвоту, слизываю кровь с пальцев. Вдруг крик: – СОЛЬ! Я подскакиваю. Черт. – Чтобы мясо не испортилось. Бомж стоит рядом, смеется. Сука. Я толкаю его к стене, он спотыкается, падает, пялится снизу вверх на меня, в меня, сквозь меня. Я размахиваюсь, мой кулак впечатывается в его щеку. Он сворачивается в клубок, поскуливая. Я снова бью его. Мой кулак словно сам по себе отскакивает от его затылка к стене. От досады я пинаю, пинаю, пинаю его до тех пор, пока не чувствую крепко обхватившие меня руки, не слышу шепот Радкина: – Тихо, Боб, тихо. В углу фойе старинной почтовой гостиницы я упрашиваю, умоляю в телефонную трубку: – Ну прости, мы думали, что вернемся в тот же день, но они хотят, чтобы мы… Она не слушает, я слышу плач Бобби, она говорит, что я его разбудил. – Как отец? А как я, блин, думаю? И вообще, мне, как видно, наплевать. И поэтому не стоит зря сотрясать воздух. Она бросает трубку. Я стою, вдыхаю доносящийся из ресторана запах жареного, слушаю голоса сидящих в баре: Радкин, Эллис, Фрэнки и еще человек пять престонских полицейских. Я рассматриваю свои пальцы, костяшки, царапины на ботинках. Я снова снимаю трубку и набираю Дженис, но у нее по-прежнему никто не отвечает. Я смотрю на часы: второй час. Она работает. Трахается. – Они уже закрываются, мать их растак. Нет, ты представляешь? – говорит Радкин, направляясь к сортиру. Я возвращаюсь в бар и допиваю свое пиво. Они все уже нажрались, и серьезно. – А что, бля, нету в ваших краях приличных клубов, да? – спрашивает Радкин, возвращаясь из туалета, застегивая на ходу ширинку. – Ща-ас что-нибудь организуем, – говорит заплетающимся языком Фрэнки. Народ пытается встать, обсуждают такси, одно место, другое, рассказывают байки про какого-то мужика и бабу. Я отделяюсь от компании и говорю: – А мне пора на сеновал. Меня обзывают гребаным пидором и говнюком, я соглашаюсь, притворяюсь пьяным и ухожу, спотыкаясь, прочь по слабо освещенному коридору. Неожиданно Радкин снова меня обнимает. – Все нормально? – спрашивает он. – Все путем, – отвечаю я. – Просто вымотался, как собака. – Не забудь: я всегда рядом. – Я знаю. Он еще крепче сжимает мое плечо: – Ты, главное, не бойся, Боб. – А чего мне бояться? – Вот этого всего, – говорит он и взмахом руки охватывает разом все вокруг, потом указывает на меня. – Да я не боюсь. – Тогда греби отсюда, пидор ты вонючий, – ржет он, уходя прочь. – Желаю как следует повеселиться, – говорю я. – Смотри, осторожно, а то ослепнешь, – кричит он из другого конца коридора. – Как твой старый приятель Уолтер. Дверь открывается, на меня смотрит какой-то мужик. – Тебе чего? Он закрывает дверь. Я слышу, как в ней поворачивается замок, как он проверяет его. Я изо всех сил стучу в его дверь, жду, потом иду в свою комнату, тыкая ключом себе в руку. Среди ночи я сижу на краю гостиничной койки, горит свет, телефон Дженис звонит и звонит, не переставая; на постели рядом со мной лежит телефонная трубка. Я подхожу к кровати Радкина и беру папку. Листаю страницы, копии, которые мы повезем с собой. Я дохожу до протокола дознания. Я смотрю на одно-единственное одинокое несчастное слово. Что-то не то, третья выглядит как-то не так. Я подношу листок к лампе. Это – оригинал. Черт — Радкин оставил им копию. Я кладу листок обратно в папку и закрываю ее. Я беру с кровати трубку. Телефон Дженис все еще звонит. Я кладу ее на место. Я снова беру листок. Снова кладу его обратно. Я выключаю лампу и лежу в темноте престонской почтовой гостиницы, в невыносимо жаркой комнате, под гнетом. Мне страшно, я боюсь. Мы что-то упустили. Или кого-то. |