Онлайн книга «1977. Кошмар Чапелтауна»
– А полиция вас о ней спрашивала? – Ага, они тут всех спрашивали. – И что вы им сказали? – Да то же самое: что она сюда часто ходила, нажиралась, бабла у нее было мало, и зарабатывала она его, скорее всего, натурой там, на Френче. – А они? – Полицейские-то? Они ничего, то есть, типа, чего им говорить-то? – Ну, не знаю. Иногда они делятся своими соображениями. Она перестала вытирать стойку. – Эй, вы только это в своей газете, смотрите, не пишите. – Не буду, а что? – Да я не хочу, чтобы этот проклятый Потрошитель узнал мое имя. А то еще подумает, что я что-то знаю, и решит заткнуть мне рот, или что-то в этом роде. – Не беспокойтесь, я ничего такого не напишу. – Да вы, наверное, всегда так говорите, да? – Бог мне судья. – Ну-ну. Еще одну? – Извините, я ищу Роджера Кеннеди. Молодой человек в очках в черной оправе стоял в темном коридоре, очковал, дрожал, шмыгал носом. – Роджер Кеннеди? – переспросил я. – Он здесь больше не работает. – А вы не знаете, где я могу его найти? – Нет. Вам придется прийти в другой раз, когда начальник будет на месте. – А это еще кто такой? – Мистер Холлис. Старший комендант. – А когда он появится? – Сегодня его уже точно не будет. – Ясно. – Он в отпуске. В Блэкпуле. – Замечательно. Когда он вернется? – Вроде в следующий понедельник. – Понятно. Да, меня зовут Джек Уайтхед. – А вы не полицейский? – Нет, а что? – Ничего, просто они тут были пару дней назад. А кто вы? – Журналист. Из «Йоркшир пост». Это его явно не успокоило. – А-а, значит, вы насчет Клер Стрэчен? Женщины, которая тут раньше жила? – Ну да. А что, полиция вас тоже о ней спрашивала? – Да. – Они с вами говорили? – Да. Жалко, что мистера Холлиса не было. – А что они сказали? – Я думаю, вам лучше прийти, когда мистер Холлис вернется. – Да я думаю, не стоит его напрягать. Я только хочу задать пару вопросов. Не для прессы. – Каких вопросов? – Общего характера. Мы можем где-нибудь присесть? На пару минут? Он снова поправил очки на носу и показал на белый свет в конце коридора. – Извините, я не расслышал, как вас зовут? – сказал я, следуя за ним в тоскливую комнату, где под окном со старой сломанной рамой собралась целая лужа дождевой воды. – Колин Минтон. Я пожал ему руку и сказал: – Джек Уайтхед. – Колин Минтон, – повторил он. – «Поло»? [21] – предложил я и сел. – Нет, спасибо. – А вы, Колин, значит, давно уже тут работаете? – Около шести месяцев. – Значит, вас тут не было, когда все произошло? – Нет. – А кто был? Мистер Холлис? – Нет, только Уолтер. – Уолтер? – Уолтер Кендалл, слепой мужик. Он тут живет. – Он был здесь два года назад? – Ага. Он был одним из ее кавалеров. – А можно с ним пообщаться? – Если он на месте. Я встал. – А он что, часто куда-то ходит? – Нет. Я вышел из комнаты вслед за Колином Минтоном. Мы прошли два темных лестничных пролета и узкий, выстеленный линолеумом коридор, в самом конце которого он остановился и постучал в дверь. – Уолтер, это Колин. Тут кое-кто хочет тебя видеть. – Давай, – откликнулся голос. В крохотной комнате, за столом, спиной к нам, лицом к окну и проливному дождю сидел человек. – Простите, я забыл, как вас зовут. Джек? – сказал Колин, краснея. – Джек Уайтхед, – сказал я в затылок сидящему. – Из «Йоркшир пост». – Я знаю, – сказал он. – А вы – Уолтер Кендалл? – Да. Колин переминался с ноги на ногу, пытаясь улыбнуться. – Ничего, Колин, – сказал Уолтер. – Ты можешь оставить нас одних. – Ты уверен? – Да. – Спасибо, – сказал я, после того как Колин Минтон удалился, закрыв за собой дверь. Я присел на маленькую кровать, Уолтер Кендалл по-прежнему сидел ко мне спиной. Мимо здания прошел поезд. Окно задребезжало. – Значит, уже два часа дня, – сказал Уолтер. Я посмотрел на часы: – Да, этот поезд не опаздывает. – Не то что вы, – сказал Уолтер, поворачиваясь ко мне. И на секунду это лицо, лицо Уолтера Кендалла стало лицом Мартина Лоуза, лицом Майкла Уильямса, лицом живых и лицом мертвых. – Что? – Вы опоздали, мистер Уайтхед. Это лицо, эти глаза: Это серое небритое лицо, эти белые невидящие глаза. – Я не понимаю, что вы хотите этим сказать? – Она умерла два года тому назад. Этот язык, это дыхание. Этот белый язык, это черное дыхание. – Меня привело сюда недавнее замечание заместителя начальника полиции Западного Йоркшира: он предположил, что Клер Стрэчен могла быть жертвой того же человека, который убивает проституток в Западном Йоркшире. Мистер Кендалл молчал, выжидая. Я повторил: – То есть я приехал, чтобы выяснить все, что может связывать между собой эти преступления, и буду вам очень признателен за любую информацию, которую вы сможете предоставить. Еще один поезд, еще дрожь. Тогда он сказал: – В августе мы ездили в Блэкпул, Клер и я. Она как-то прознала, что то ли ее тетка, то ли еще кто-то привезет туда детей. Это была Шотландская Неделя. Мы поехали первым автобусом, и она просто не могла спокойно сидеть на месте, Клер-то. Сказала, что щас наделает в штаны от радости. А день был такой хороший, синее небо, чистое как слеза младенца. И мы встретились с ее дочками и теткой у башни, и они были такие хорошенькие, рыжие, с молочными зубками, года два и четыре, по-моему, не больше. И было много слез, потому что Клер их не видела уже больше года, она привезла им подарки с прошлого Рождества, их улыбки – Клер сказала, что ради них одних стоило ждать. А потом мы пошли в дюны, там было так тихо, сразу после отлива, и весь песок был покрыт такими рубчиками, рябью. Она повела их к воде, к прибою, и они сняли туфли и носки и бегали по маленьким волнам, все трое, а мы с теткой сидели на стене и смотрели на них. Тетка плакала, я тоже. А потом мы все впятером пошли есть мороженое в каком-то маленьком кафе, которое Kiep уже давно знала, и мороженое было отличное, итальянское, а Клер взяла себе капучино с шоколадной стружкой, и мне оно так понравилось на вид, что она и мне такое купила, и мороженым угостила, а потом мы пошли гулять по парку и катали малышек на осликах, хотя Клер сказала, что жестоко держать осликов в таких условиях, но было так смешно, потому что один из них был себе на уме, ослик-то, он возьми да и побеги со всех ног, а у него на спине – старшенькая, и ей это больно понравилось, она так смеялась, а хозяин осликов и мы все – за ними, по пляжу, насилу поймали. Хозяину осликов было, по-моему, не до смеха, а мы чуть животики не надорвали. Потом мы пошли обедать в «Лобстер Пот», там таких огромных рыб подают, Клер называла их Моби Диками. И хороший чай – говорят, он крепкий, как виски. А потом мы поехали на трамвае на аттракционы, вы бы видели, мистер Уайтхед, как они катались на карусели, крутились в этих огромных чашках и цветках, мерили всякие смешные шляпы и сосали большие розовые леденцы, твердые такие, как камень. А я пошел искать Клер – она была у аттракциона «Золотой Прииск», вся в слезах, потому что им вроде надо было уезжать пятичасовым поездом, и тетка говорила, что они, может быть, скоро снова приедут посмотреть фейерверк, на рейсовом автобусе, но Клер только качала головой, а малышки висели на ней, поняли, что все, конец, и на вокзале я просто не мог смотреть на это, не мог вынести этих прощаний, маленькая-то не понимала, что происходит, а вторая стояла, прикусив губу точно, как мама, и не отпускала ее руку, ужасно все это было, прямо сердце разрывалось, а потом, потом мы пошли в «Йейтс», и она напилась, напилась, бля, в стельку, но кто же ее может в этом винить, мистер Уайтхед, в такой-то день, с такой-то жизнью, она ведь знала, что она делала, а через восемь недель ее оттрахали в задницу и истоптали грудь ботинками сорок пятого размера, и так она ни разу больше и не увидела своих маленьких девочек с рыжими волосами и молочными зубками. Так разве можно ее в этом винить? |