Онлайн книга «Невеста»
До края пять шагов. Соцветия сторожков раскрываются, выплевывая облако пыльцы. Четыре… Скользят лианы, скорость их возрастает. Мы обнаружены. — Беги! — Я несусь так быстро, как могу, но Оден движется еще быстрее. Он рывком выбрасывает меня с поля и падает сам, успевая за миг до удара. Зеленый хлыст рвется, задев ближайшую осину. Дерево трещит, и кора отлетает клочьями. Сыплются листья и мелкие ветки. Я вскакиваю на ноги и снова хватаюсь за Одена, кричу: — Дальше! У меня получается не выпустить его руку. И не споткнуться, хотя корни сами лезут под ноги. Слышу шелест, но не оглядываюсь, только молю лозу, чтобы на поле не было разрыв-цветов. Наверное, лоза мстит за недоверие, поскольку сзади раздаются характерные хлопки. Оден падает, погребая меня под собой. Мы катимся… куда-то катимся. Мелькают, мешаясь красками, небо, земля и трава. Острые грани камней пробуют меня на прочность. Падение завершается раньше, чем я успеваю испугаться. — Жива? — Оден приподнимается на локтях, позволяя мне вдохнуть, но вставать не спешит. Я же, не в силах ответить, обняла его. Меня трясло. Не от потери сил, но от того, что могло бы случиться из-за моей рассеянности. Я ведь видела, как это бывает… поле и сеть, дремлющая, сонная, особенно по осени, по первым холодам. И кто-то уверенно шепчет, что сбежать несложно. Под забором уже сделан подкоп, а охрана отвернется, с ней ведь договорено. И надо попробовать. Мама колеблется. А я знаю, что идти нельзя, что там, за забором, смерть. И у ловчих сетей хватит сил, чтобы проснуться. Более того, они теперь остро, острее, чем прежде, чуют тепло. Но кто прислушается к глупой девчонке? После вечерней поверки пятеро идут на прорыв. Им удается пересечь забор. И собак обмануть. И добраться до закаменевшей полосы, где под тонким слоем льда скрываются зеленые лианы. Именно тогда всех выгоняют из барака. Поле освещено, сейчас оно не поле — сцена. И пятеро актеров играют в прятки с зелеными змеями. А те, и вправду медлительные, не торопятся заканчивать игру, оставляя иллюзию надежды. И только когда первому из пятерки удается достигнуть края полосы, сеть начинает убивать. Она голодна, и ее долго сдерживали, а теперь вот отпустили. Плети опутывают беглецов, давят, рвут… хуже собак. Запоздало, торопливо хлопают разрыв-цветы, но выпускают не пыльцу — игловидные семена, которые, попав на согретую кровью землю, спешат прорасти. — Все позади. — Оден, убедившись, что угрозы нет, перекатывается на бок. — Сюда они не дотянутся. Эйо, ты же знаешь, что не дотянутся. Все уже позади. Мы лежим на дне яра. Склоны его поросли тонкими хлыстами граба, и молодые деревья клонятся друг к другу, образуя причудливую аркаду. На дне сумрачно, влажно и прохладно. Безопасно. Я уговариваю себя, что безопасно, что лианы, даже самые сильные, неспособны выбраться за пределы сети дальше чем на десяток шагов. А скорее всего, вообще нас потеряли. Повезло. Я цела. Оден тоже. Дважды повезло… трижды… и однажды везение иссякнет. Ему давно пора бы закончиться… например, в той деревушке. Или еще раньше, во время грозы… в городке, где я подобрала Одена. В любом из тех мест, которые остались за спиной. — Ты поранилась. Кровью пахнет. — Мелочь. Ссадины на руках. И щеку, кажется, веткой располосовало. Шею жжет, и все-таки это ерунда. Могло быть хуже, гораздо хуже. И будет, если я не начну думать головой. — Я виновата. — В сумке найдется сухой тысячелистник, если разжевать — вкус премерзостный, — то сойдет за повязку. — Я слишком задумалась… зазевалась… и едва нас не убила. Кашица не желает держаться на щеке, сползает, и мне приходится подбирать и приклеивать ее снова и снова. А пальцы трясутся. Оден молчит. Сказал бы сразу, что думает… но нет же, вежливый. Выругавшись, я просто зажимаю царапину рукавом. Пытаюсь встать, но ноги не держат. Оден приказывает: — Сядь. Сажусь. Оден обнимает, и сопротивляться сил нет, а мои выставленные локти для Одена — не аргумент. — Все ошибаются, Эйо. Пускай. Но сегодняшняя ошибка была глупа. Мне следовало быть немного более внимательной. — Конечно, чем больше опыта, тем меньше шанс ошибку совершить, но все ошибаются. — Оден заставил убрать руку и провел пальцем по ссадине. — Больно? Да нет, не очень… — И ошибка — не твоя. Наша. Я и сам отвлекся. Он вытащил флягу и, сунув в руки, велел: — Промой. Вместо тряпки — сухой белый мох, который остановит кровь не хуже тысячелистника. — Мне следовало понять, что поле пахнет немного иначе. Знакомо. Мне прежде случалось сталкиваться. — Он сам держит моховую губку у лица и шершавым сбитым пальцем поглаживает щеку. — А ты смогла нас, вытащить. Ну да, осталось меня наградить за достижения… Кажется, я произнесла это вслух, потому как Оден рассмеялся: — Наградим. Когда выберемся, так непременно. Выбираться пришлось в обход, и круг сделали приличный, поскольку я не знала наверняка, как далеко распростираются границы пятна. Можно идти яром, он спокоен, и следов вмешательства я не ощущаю. А потом поднимемся и… Яр вывел к бело-золотой равнине верхового болота. Я выдохнула с облегчением: не знаю уж по какой причине, но альвы болот не любили, псы, впрочем, тоже. Верно, слишком уж нетороплива, тяжеловесна была эта земля, неподатлива к воздействию. И сейчас протянулись под солнцем выгоревшие гряды, спрятались между ними зеленые ковры мочажин. Цвели багульник и болотный мирт, а на кустах голубики зеленели ягоды. Ноги проваливались в моховое покрывало. Звенело комарье… а ко мне возвращалась утраченная было уверенность. Все будет хорошо. Я сумею. К ночи мы добираемся до сухой земли, и я долго прислушиваюсь к лесу, пытаясь выловить тревожные ноты, предупреждающие об опасности. Но ничего не слышу. И в конце концов решаюсь покинуть безопасную землю. Нынешний костер из сосновых сучьев пахнет смолой. Я добавляю пару веток багульника, и Оден кривится: запах неприятен. Зато гнус отпугнет. Я стягиваю сапоги, насквозь промокшие и, кажется, готовые развалиться если не сегодня завтра, то послезавтра точно. Они и так изрядно вынесли. Разглядываю собственные ноги. Ступни распухли и покраснели от болотной воды. Кожа на пальцах сморщилась. Мозоли старые. Мозоли новые… руки не лучше. Наверное, я ничем не отличаюсь от тех бродяг, которыми полны дороги… оно и к лучшему, меньше внимания привлекать буду. |