Онлайн книга «Бонд, мисс Бонд!»
|
«Покойница зовет тебя с собой!» – так или почти так сказала она. Боже, неужели ужасная «красная метка» – не выдумка?! Отстав от Ольги, Люсинда обернулась и просканировала взглядом окружающую действительность на предмет обнаружения в ней признаков присутствия потусторонних сил. Богатое воображение нарисовало на краю могилы костлявую, в старческих пигментных пятнах, руку, пальцы которой сжимались и разжимались в попытке ухватить чью-нибудь тонкую щиколотку. Люсинда с наслаждением вздрогнула, присмотрелась и вздохнула: померещилось. – Людмилексанна, в машину, в машину, все едем на поминальный обед! – прогалопировав мимо нее, распорядился разрумянившийся от холода и энтузиазма Санаркадьич. – Обед – это хорошо, – согласилась Люсинда, не успевшая совершить традиционный набег на любимую кондитерскую. Она еще раз оглядела нестройные ряды участников печальной церемонии, прикидывая, с кем бы ей сесть за столом в отсутствие подружки Ольги. Это был важный вопрос, от решения которого зависело, сможет ли Люсинда поесть. По соседству с неподдельно скорбящими родственниками усопшей наворачивать за обе щеки будет неловко, а в компании представителей старшего поколения придется во вред аппетиту изображать почтительное внимание. В толпе мелькнуло девичье лицо, показавшееся Люсинде знакомым. Причем ассоциировалось у нее это смутно знакомое лицо с приятным времяпрепровождением. Для выбора цели этого было вполне достаточно. – Привет! – сказала Люсинда, пристраиваясь к смутно знакомой девице параллельным курсом. – Ты меня помнишь? – Извините, вы меня с кем-то путаете, – девушка сделала попытку обойти Люсинду с фланга. В принципе, именно это говорило о том, что они не были знакомы. Иначе девушка знала бы, что уворачиваться от Люсинды, пикирующей на цель, дело безнадежное. В одной из прежних жизней Люсинда наверняка была добычливым ястребом. – Я путаю? Я никогда ничего не путаю! Ты же Маша, правильно? – Неправильно. – Ах да, ты зовешься Мари, – Люсинда вспомнила и довольно хохотнула. – Имя нерусское и фамилия какая-то заковыристая. Мари остановилась. – Вот фамилию я вспомнить не могу, – призналась Люсинда. – Какая-то польская. Так? – Ну так, – Мари вздохнула. – И что? – Как – что? Давай держаться вместе. Ты же идешь на поминки? Люсинда подцепила Мари под локоток. Та задергалась: – Нет, не иду! – Как это – не идешь? – Люсинда сделала большие глаза. – Надо! Ты у Жанны Марковны училась, наверное? Или вы вместе работали? – Тут она вспомнила еще кое-что: – Ах да, нас же познакомила Ксюша Марковцева! В какой-то компании… Ах да, в ночном клубе «Сласти»! Ты ее… – Однокурсница, – вздохнула бесфамильная Мари. – Ах да. Все понятно. Люсинда кивнула и взяла курс на машину, в которой приехала на кладбище. – Значит, нельзя не идти на поминки! Мы, педагоги, борцы за народное просвещение, в этой жизни должны держаться вместе! Тут перед ее мысленным взором опять промелькнуло навязчивое изображение мертвой руки, цапающей живую ногу, и она обеспокоенно добавила: – Жить будем вместе, но умирать хотелось бы порознь и без опережения графика. Тебе, кстати, Ксюша про зловещую метку ЖМ не рассказывала? – Про какую еще метку? – Про мрачное пророчество! – Чего?! – О, я тебе все расскажу! – Люсинда похлопала себя по карману, где лежала роковая записка. – И даже покажу! Ты удивишься, это такая таинственная история… Бесфамильная Мари прекратила сопротивление. Увлекая ее за собой, Люсинда тихо радовалась: она не только обеспечила себе приятную компанию, но и нашла увлекательную тему для застольной беседы. Посплетничать о проблемах их общих знакомых – что может быть приятнее для милых дам? Через четверть часа они уже были в ближайшем травмпункте. Вообще-то, догадаться, что эта неприступная крепость – травмпункт, было бы очень трудно даже проницательному человеку. Красная кирпичная коробка в два этажа, с похожими на бойницы узкими окнами под самой крышей, железной дверью и высоким, в шесть ступеней, крыльцом не только без пандуса, но даже и без перил, больше всего походила на блокгауз, вполне готовый к вражеской осаде. Без здоровых и крепких сопровождающих у увечных граждан имелось мало шансов проникнуть в эту цитадель. С травмированными ногами немыслимо было взобраться на крыльцо, с травмированными руками – одолеть тяжелую дверь, с травмированной головой – придумать способ обратить на свое бедственное положение внимание персонала, забаррикадировавшегося внутри. Оле повезло: у нее были двое помощников – рыцарь-олигарх и его верный оруженосец-водитель. Громов без разговоров завернул страдалицу в свое пальто и понес ее к доктору на руках, а Витя на манер герольда мчался впереди, распахивая двери и возвещая об их прибытии стуком и криком. Смущенная Оля кривилась и жмурилась, но помалкивала. У нее не было обуви, что означало – у нее не было выбора. А в медсанбате не было аншлага. В сумрачном коридоре со сводчатым потолком в полном одиночестве гуляло эхо, но Витя мгновенно навел шороху на сонное царство, и в кабинете специалиста рыцаря с девицей на руках встречал весь наличный состав богоугодного заведения: заметно нетрезвый лекарь в криво застегнутом голубом халате и дородная санитарка в белом. Относительно санитарки с первого взгляда было понятно, что это натура цельная, как мраморная статуя. Лицо ее было сделано из какого-то крайне неподатливого материала и активно противилось попыткам хозяйки придать ему приветливое выражение. Лекарь же не без мечтательности улыбался и демонстрировал готовность к профильной работе, потирая руки, каждая из которых напоминала добрый испанский хамон. Сквозь тонкую ткань нагрудного кармашка халата предательски просвечивала пятисотрублевая купюра – несомненно, верительная грамота, которую успел вручить доктору шустрый оруженосец Витя. – Вот, – выдохнул утомленный подъемом Громов, опустив Ольгу на покрытую холодным полиэтиленом кушетку. – У нее что-то с рукой. – Посмотрим, – благожелательно мурлыкнул лекарь и повыше засучил рукава на своих хамонах. – Может, не надо? – оробела пациентка. – Надо, Федя, надо! – убедительно сказал Громов, заставив ее улыбнуться. Потом был осмотр, потом делали рентген, потом придирчиво и почему-то всем составом, как будто все присутствующие разбирались в медицине, рассматривали снимки. Потом доктор сказал, что перелома он не видит, и Оля обрадовалась, а оживившийся Громов начал рассказывать, как в тысяча девятьсот каком-то замшелом году его папенька вот на таких же пленках с костями слушал запрещенный джаз. |