Онлайн книга «Мальчик»
|
клюкву в сахаре, бугульминского бальзама с ананасовым соком, квашеную капусту с апельсинами, йогурт, промороженный до состояния снежинки, фиолетового пломбира из Карелии, поэтичного сока botaniq. …а как-нибудь в марте, может быть, в понедельник нагрянет весна. Что-то неуловимо изменится в воздухе, и тот перестанет быть зимним. А солнце придвинется ближе и озябшие ветви, потянувшись к нему, окутаются нежной дымкой. И жизнь проснется в уютной темноте земли и выглянет наружу любопытным зелёным ростком… И разбуженная Природа примется за дело, затеяв своё древнее волшебство. И бурлящие потоки жизни ворвутся в мир, вернув ему прежние краски и позабытые давно ароматы. И неожиданно для самих себя мы вдруг почувствуем, как что-то начнёт меняться в нас. И улыбнёмся этой новизне…» [23 - Неизвестный автор. Original botaniq.] * * * Вчера мне позвонил Ленкин отец. Он сказал, что болен, ему предстояла серьезная полостная операция. А главное он рассказал о необыкновенной истории произошедшей с ним в больнице. – Меня будет оперировать Сам, представляешь? Он заведующий отделением в Покровской больнице, говорят, к нему очередь по записи на полгода вперед! Он подходит ко мне намедни, значит, и говорит: «Я вас буду оперировать, батенька, мол, дочка ваша слезно меня просила!» Какая дочка? – удивляюсь я, Ленка, что ли? Думаю, ну точно не она. Эта непутевая неделями дома не появляется. И, кроме себя, в упор никого не видит, эгоистка чертова. Говорит, что Ирука приходила… – Ирука… гм-хм, — спохватываюсь я, умолкая. В моей голове мелькают сомнения в его душевном здоровье. Пропахший бензином «уазик» душит, рвотная тошнота подкатывает к горлу. Водитель, видя мои судороги, протягивает мне квадратик мятной жевательной резинки. Я роняю его под ноги на грязный, мокрый, такой же резиновый, как и сама жвачка, коврик. Контраст белого на черном, «Черный квадрат» Казимира Малевича навыворот, наизнанку. – Мда, ну и дела! Значит, она ангел теперь! — восклицаю я, давясь удушливым «горючим». – Будет кому заступиться за нас перед Богом! — радуется Ленкин отец. Я распрощался с ним, пожелав скорейшего выздоровления. Да какое там здоровье может быть? Он потерял дочь, вторая катится, как по ступенькам, вниз. * * * Махнуться, что ли иголками с ежом? Я рад, что в твоих объятиях хоть кто-то оттаял. В бесконечности льдов (читай – водки «Ледов») не достать до дна. Я, наверное, ослеп. Я не попал в мишень ни разу! Слезы градом, но мне ничуть не больно! В тебе сегодня умерла Фукусима, а я не могу помочь, ничем не могу помочь! * * * Питер – мой дом. Пусть даже без крыши над головой! Под низким серым небом. Здесь оно ближе всего! Вне его «стен» я бездомная дворняга! Вот так и получается, что кручусь, как белка в колесе. Меняются только декорации, а спектакль – прежний, классический: «Мама, я идиот, это неизлечимо!» Когда не хватает воздуха, Новое – хорошо забытое старое! На те же грабли наступаю и топчусь! * * * Ко мне на работу приехал мой приятель. В школе его прозвали Ерш, за то что глаза у него были большие, навыкате, с мутно-лиловой радужкой, как у одноименной рыбы. – Бабка померла третьего дня, а могилку скопать некому! Бабы, старики да дети малые! – Друган-братан, выручи! — упрашивал он меня. Я неохотно, но согласился, так как был лично знаком с покойницей. Был февраль, с неба крошил белый песок, земля была промерзшая и неподатливая. Нам предстояло основательно покорячиться, чтобы подготовить для усопшей последнее пристанище. Когда часов через шесть мы закончили, руки мои были стерты в мозоли, хотя мы работали в строительных перчатках, спина безжалостно ныла. Товарищ предложил подкинуть меня до дома и заодно, как водится, помянуть бабку. Ерш достал из багажника старенького «москвича» бутыль белого стекла с жидкостью: – Вот, баба Люба припасла розового муската! Пусть земля ей будет пухом! |