Онлайн книга «Мальчик»
|
а она была сделана из мела! Склянки с мамиными духами. Еще тогда, в детстве, я питала страсть к французским духам! Я любила выпускать из этих флаконов ароматных «джиннов», а открывая, случайно проливала. Благоухающие капли предательски расползались по полировке шкафа и по паркету, оставляя удушливо липкие следы. – Fidgi [2 - Духи Fidgi Guy Laroche выпущены в 1966 году парфюмером Жозефиной Катапано.]! — узнавала по следам мама – Только не Ispahan [3 - Духи Ispahan Yves Rocher выпущены в 1977 году.]! — сокрушалась она. – Ольга! — кричит мама в праведном гневе. – Мама, я пробую мир на вкус! — оправдываюсь я. * * * Вот в глубине этого «сундука с сокровищами» я и обнаруживаю твой блокнот с терракотовой обложкой, если перелистать странички на максимальной скорости — мышка Микки побежит за мышкой Минни, но не это привлекло мой детский ум. «Кто-то кого-то кем-то как-то куда-то… Мир на вкус волокнист, как сладкая вата… Я надеваю шинель погибшего брата…» [4 - Из стихотворения «Ракенрол» Яшки Казановой.] Я плыву по волнам твоих строк и строф! Я читаю твой дневник… Богиня первая Манечка Громова — моя любимая нянюшка. Была она из семьи так называемых «раскулаченных». Соседи бросали косые взгляды. – Кулаки! – кричали им вслед. Манечка испуганно озиралась на мать: «Что же они им такое сделали?» Ставни заколотили гвоздями, со двора увели всю скотину. Особенно больно было смотреть на животину, когда гнали колхозное стадо мимо родных ворот. Коровушки рвались домой и получали от пастухов порцию кнутом. Василиса – её мать – красивая и статная женщина умерла, когда Манечке было лет восемь, говорят, сердце не выдержало такого горя. Старухи судачили наперебой. – Я ей кричу, надевай всю одёжу на себя! А Васёна-то стоит ни жива, ни мертва, как сажа бела, онемела, голубушка, язык отнялся совсем! – начала было баба Фима. – Так и помёрла в пути в Сызране! — продолжила баба Сима. – Ой, во чужой стороне у чужих людей, ой! – заголосила первая. – Да не причитай ты, дура-баба! — огрызнулась вторая. – Ой!.. – отозвалась Серафима. – А где Степан-то был? – вдруг спросила Евсимия. – Незнамо где! Неведомо! Да, и здесь он не кажется! За Манькой-то Суклетинья смотрит, — отвечает баба Фима. – Да не за Манькой, а Манька за Марусей ходит, нянькаеться! – разъясняет другая бабка. – А вчерась у Дуньки Манька полы мыла! — припоминает Серафима. Степан – ее отец – занялся подработками и был в вечных разъездах, потом сбедил где-то ногу и она запылала «антоновым огнем». Тот «огонь» и погубил его. Он не дал врачам отнять конечность. Манечку взяла к себе на воспитание тетка. Та помогала родственнице по домашнему хозяйству и няньчилась с ее маленькой дочкой. – За Марусей ходила, доченькой ихней, вроде как нянька. Полы мыла. Косорезом сначала скребла, потом полоскала тремя водами. Сижу, реву, слезы с лица полушалком утираю! — пускалась в рассказы Манечка. Потом, с достижением совершеннолетия и до пенсии, она работала в колхозе. Тяжело было видеть в колхозных оглоблях животину, которая содержалась в их родном доме. – Узнала я «своего» рысака, своего Соколика! Понурый, с седой гривой, стоял он, привязанный к столбу, и жевал узду, — говорила она, а по щекам текли скорые слезы. В матушкиных нарядах расхаживали жены начальства. – Таких шелковых кофт, шерстяных юбок, кружевных сарафанов и цветных полушалков не было ни у кого в округе! Господь все видел! Как эта «одёжа» не сожрала этих паскуд? — негодовала порой нянюшка. К нам в дом Манечка попала по совету хорошей знакомой в качестве няни для меня и моей младшей сестренки. Я любил слушать ее рассказы про «то время» еще при том «горошенном» царе. Нянюшка дарила свою любовь, заботу и ласку нам и… кошкам, которых, шибко осерчав, называла «полосатыми чертями». * * * Еще нянюшка рассказывала про свою сельскую жизнь. По вечерам она, бывало, сидела с прялкой на завалинке. В летнем, еще не остывшем от зноя воздухе кружилась мошкара, |