Онлайн книга «Склейки»
Но она не слушает, наклоняется над разблюдовкой: – Должна успеть. В одиннадцать – первая съемка, потом едешь в час, потом – на рекламу в три, быстренько вернешься и все напишешь, да? – Конечно, напишу. Набираю воздуха в грудь. Будет трудно, особенно если учесть, что новогодний сюжет снят, но не написан и не смонтирован. Данка, словно прочитав мои мысли, говорит: – Девочки, праздничный выпуск монтируем после основного. Разочарованные вздохи: всем хотелось пораньше уйти домой. В три часа дня еду с основной съемки на джинсу. Голова уже ничего не соображает. В офисе первый сюжет скинут в компьютер, но не отсмотрен. Не знаю, как смогу все сделать за один день. На улице хмуро: вечереет, и небо закрыто серыми снежными тучами. Мы снимаем открытие нового супермаркета. На ступеньках – толпа, красная ленточка у стеклянной двери трепещет на ветру. Директриса и владелица магазина, кутаясь в шубы и улыбаясь, произносят дежурные фразы и щелкают ножницами. Директриса поворачивает ключ в замке, он не поворачивается. У меня холодеет в груди. Замок замерз. Дверь не открывается. – Что случилось? – спрашиваю я хозяйку. – Дверь заело.– Она пожимает плечами. – И что делать? – Сейчас откроем. – Понимаете,– говорю я,– у меня очень мало времени. Машина и оператор должны быть в офисе через сорок минут... – Меня это не волнует,– хозяйка делает рукой неопределенный жест. Она выше меня на целую голову и смотрит куда-то в пространство,– я деньги заплатила, вот и ждите. – А нельзя пройти через служебный вход? – А вы что, собираетесь снимать магазин без покупателей? И хозяйка уходит, оставляя меня с чувством беспомощности: я-то понимаю, как сильно подвожу Надьку. Оборачиваюсь на оператора: Сенька от нечего делать снимает толпу на ступеньках. Идут минуты, и наконец появляется слесарь. Двери распахиваются, народ валит в магазин. Мне неприятно видеть хозяйку, она молодая и холеная стерва, каких много, но приходится опять идти к ней. – Могу я взять у вас интервью? – спрашиваю я ее. – По поводу?..– Хозяйка брезгливо поднимает бровь. – По поводу нового магазина. – Зачем? – Ну я же должна понимать, что о нем рассказывать. – Так вы же журналист. – Да. – Значит, сами должны знать, что рассказывать. Моя голова начинает кружиться, я словно в абсурдном сне. – Но откуда,– говорю я,– я смогу взять информацию, если вы мне ее не дадите? – Это не мое дело знать, откуда вы что берете. Это ваша работа. Она снова уходит. Время идет, но я не могу уехать без интервью. Высокая старорежимная хала директора магазина мелькает в толпе. Я бегу меж прилавками, и полы моей расстегнутой куртки задевают расставленные по полкам продукты. Хватаю директрису за рукав: – Будьте добры, интервью! Она растерянно и согласно кивает. Мы устраиваемся посреди торгового зала. Людям теперь не пройти в мясной отдел, но меня это уже не волнует, и только когда наглая толстуха все же протискивается между камерой и прилавком, едва не сломав штативу черную двухколенную ногу, шиплю почти по-змеиному. Директриса напряжена и испугана, словно перед казнью, но вид микрофона лишает ее силы воли, и уйти она уже не может. Сенька копается слишком долго. – Можно начинать? – спрашиваю я через плечо. – Оксан,– говорит он дрожащим голосом. – Что?! – Микрофон не работает. – Давай петлю. – Петлю я Витьке отдал: он с рекламой пишет поздравления. – На пушку [11] ? – Шумно. – Что делать? Рыжеволосый Сенька краснеет от напряжения. – Пойдем в тот зал, а? Где подарки? Там народа меньше. – Идем. Сенька пробирается вперед. Перед ним – камера, ощетинившаяся штативными ногами. Складываться и разбираться снова нам уже некогда. Я бегу следом на цыпочках, привязанная к Сеньке черным шнуром неработающего микрофона: никто так и не подумал его смотать. За нами – директриса, и лицо у нее такое, будто она сейчас заплачет, но мне плевать. Мы приезжаем в офис без двух минут четыре. Сенька несется к себе наверх за петлей. Когда я захожу в кабинет, Надька, одетая, с блокнотом и ручкой в руках, сидит на стуле у двери. – Приехали? – Данка поднимает голову от телефонного справочника.– Надь, поторопись. – Поторопись?! – Надька заведена до предела.– А толку? Все равно уже опоздали. – Но может быть...– Данка перед ней почти заискивает.– Как же мы без этого сюжета? У остальных телеканалов он будет. Сенька появляется в дверях, дает Надьке в руки коробочку с петлицей. – Что это? – Она гневно таращит на него глаза. – Петля. – А микрофон? – Сломан. – И как ты себе представляешь?.. – Прицепим... – Как?! К кому?! Ты знаешь, сколько там будет народу?! Сколько нам синхронов надо набрать?! И они, препираясь, выходят за дверь, а я живо представляю себе, как журналисты других каналов будут тянуть к интервьюентам нормальные, украшенные кубиками с логотипами микрофоны, а Надька, словно навозного жука, зажмет в двух пальцах крохотную фитюльку петли, и люди будут настороженно коситься на нее, не понимая, что это такое она тычет им в лицо. Данка не отчитывает меня за опоздание. Она понимает: у всех нервы, и ей сейчас важнее, чтобы я собралась и написала-таки три сюжета к сегодняшнему выпуску. Выхожу из офиса в восемь. Мелкие, невидимые в ночном воздухе снежинки щекочут лицо, тают на губах, касаются ресниц. Машина мигает мне фарами, Дима идет навстречу, а подойдя – обнимает. – Устала? – спрашивает он, и я только киваю. – Ну все, все-все-все,– Дима успокаивает меня, словно маленького ребенка.– Можно отдыхать. Поехали? И я иду к машине. Сажусь в салон, кутаюсь в куртку, сплетаю руки на груди. Дима включает печку и тихую музыку. Машина, покачиваясь, как колыбель, выезжает из офисного двора. Я дремлю сначала, потом спрашиваю, вдруг сообразив:– А ты почему здесь? Дима молчит. – Ты же в шесть попрощался со всеми и ушел... |