Онлайн книга «Республика Шкид»
– Дурак! – буркнул Сашка, заглядывая вниз. Солнце, как и раньше, улыбалось широкой приветливой улыбкой, в воздухе играла весна, но на крыше почему-то стало неуютно, уже не хотелось валяться на скате и прижиматься щекой к плюшу. – Хряем вниз, – сказал Пыльников. Когда они спускались по мрачной лестнице, Ленька выругался и сказал: – Наплевать… Не узнают… Никто не видел. Сашка ничего не ответил, только вздохнул. Никем не замеченные, они вышли во двор. Малыши все еще играли в лапту. Серый мяч, отлетая от плоской доски, прыгал в воздухе. Эланлюм сидела на бревнышке и, отложив книгу, мечтательно рассматривала барашковое облачко на синем небе. Ленька и Сашка подошли к ней и, попросив разрешения, уселись рядом на пахучую сосновую поленницу. – Где вы были? – проницательно оглядев питомцев, спросила Элла. Ленька перекинулся взглядом с Сашкой и ответил: – В классе, Элла Андреевна. – В классе? Что же вы там делали? – Ельховский пыль стирал. Он дежурный, а я… – Ленька вдруг притворно смутился. – А ты что? – А я… я, Элла Андреевна, сейчас над переводом из Гейне работаю… Эланлюм удивленно вскинула глаза, потом улыбнулась. – Правда? Гейне переводишь? Молодец. Ну что ж, выходит? Пантелеев заврался. – Очень даже выходит. Я уже сто двадцать строк перевел. Он чувствовал, что Сашка смотрит на него и делает какие-то знаки глазами, но повернуться не мог. – Я вообще немецким языком очень интересуюсь, – продолжал он. – Прямо, вы знаете, как-то… очень люблю немецкий. Вестфальское лицо Эланлюм расцвело. – Я и из Гёте переводы делаю, Элла Андреевна. Для Эланлюм этого было достаточно. – Ты должен показать мне все эти переводы. И почему вообще ты раньше не показывал их мне? Пыл разглагольствования внезапно сошел с Леньки… Он вдруг ни с того ни с сего насторожился и, пробормотав: «Кажется, Япошка зовет» – быстрыми шагами пошел со двора. За ним ринулся и Сашка. Когда они поднимались по лестнице в Шкиду, Сашка спросил: – Зачем ты врал о всяких Гейне и Гёте? И откуда ты выкопаешь переводы? Ленька не знал, зачем он врал, и не знал, откуда выкопает переводы. – Скажу, что сжег, – успокоил он сламщика. В классе никого не было, кроме Япошки и Кобчика. Они ходили в Екатерингоф купаться. Пришли мокрые и веселые. Сейчас приятели сидели за партой и о чем-то беседовали. Япошка, по обыкновению, шмыгал носом и размахивал руками, а Кобчик возражал без горячности, но резко и визгливо. – Ты плохо знаешь немецкий язык, поэтому не можешь судить! – кричал Япошка. – И все-таки повторяю: Гейне непереводим, – визжал Финкельштейн. Сашка и Ленька прислушались. И тут говорят о Гейне. – Хочешь, докажу, что можно перевести Гейне так, что перевод будет не хуже оригинала? – объявил Японец. Пантелеев сорвался с места и подскочил к нему. – Слабо, – закричал он, – слабо перевести сто строчек Гейне и немножко Гёте! Японец удивленно посмотрел на него и, шмыгнув носом, ответил: – На подначку не иду. – Ну, милый… Еоша… – взмолился «налетчик». Он рассказал товарищу о том, как он заврался перед Эланлюм, и о том, как важно для него выпутаться из этого неприятного положения. Япошка забурел. – Ладно, – сказал он, – выпутаемся. Переведу… Для меня это – пара пустяков. Для Пантелеева снова солнце стало улыбаться, он снова услышал уличный шум и почуял весну. Вместе с ним расцвел и Сашка. После, в компании Воробья и Голого Барина, они ходили в Екатерингоф, купались, смотрели на карусели, толкались в шумной веселой толпе гуляющих и пришли в школу прямо к вечернему чаю. О происшествии на крыше вспомнили, лишь укладываясь спать. Расшнуровывая ботинок, Ленька нагнулся к Пыльникову и шепнул: – А стёкла?.. Сашка ответить не успел. Дежурный халдей Костец громовыми раскатами своего львиного голоса разбудил всю спальню: – Пантелеев, не мешай спать товарищам! Когда Костец, постукивая палочкой, пошел в другую спальню, Сашка высунулся из-под одеяла и прохрипел: – Ерунда.На другой день погода изменилась. Ночью прошла гроза, утро было радужное, и солнце заволакивали бледно-серые тучи. Но чувствовалась весна. Пыльников и Пантелеев встали в прекрасном настроении. За чаем Японец не на шутку ошарашил сидевшего с ним рядом Пантелеева: – А я перевел сто двадцать строк, – шепнул он. – Когда? – позабыв нужную предосторожность, чуть не закричал Ленька. – Утром, – ответил Японец. – Встал в семь часов и перевел… И из Гёте два стихотворения перевел… После чая Япошка передал Пантелееву три листа исписанной бумаги. Пантелеев тотчас же засел за переписку перевода, дабы почерк не дал повода к сомнению в его самодеятельности. Ленька сидел у окна. Гейне вдохновил его, взбудоражил его творческую жилку. Ему захотелось самому написать что-нибудь. Окончив переписку, он засмотрелся на улицу. На углу улицы рыжеусый милиционер в шлеме хаки улыбался солнцу и стряхивал дождевые капли с непромокаемого плаща. Чирикали воробьи, и под лучами солнца сырость тротуаров стлалась легким туманом. Леньке захотелось описать эту картину красиво и жизненно. И он написал как мог:Голосят воробьи на мостовой, Смеется грязная улица… На углу постовой — Мокрая курица. Небо серо, как пепел махры, Из ворот плывет запах помой. Снявши шлем, на углу постовой Гладит дланью вихры. У кафе – шпана: – Папирос «Зефир», «Осман»! Из дверей идет запах вина. У дверей – шарабан. Лишь одни воробьи голосят, Возвещая о светлой весне. Грязно-серые улицы спят И воняют во сне. Потом он показал это стихотворение товарищам и Сашкецу. Всем стихотворение понравилось, и Янкель взял его для одного из своих журналов. Пыльников утро провел в музее – составлял таблицу архитектурных стилей. Ионические и коринфские колонны, портики, пилястры и абсиды увлекли его… Ни он, ни Пантелеев ни разу за все утро не вспомнили о прачечной и о разбитых стеклах. Гроза разразилась в обед. |