Онлайн книга «Республика Шкид»
Если говорить точнее, первые раскаты этой грозы прокатились еще за полчаса до обеда. По Шкиде прошел слух, что в прачечной неизвестными злоумышленниками уничтожены все стекла. В эту минуту двое сердец тревожно забились, две пары глаз встретились и разошлись. А за обедом, после переклички, когда дежурные разносили по столам дымящиеся миски пшенки, в столовую вошел Викниксор. Он вошел быстрыми шагами, оглядел ряды вставших при его появлении учеников, ни на ком не остановил взгляда и сказал: – Сядьте. Потом нервно постучал согнутым пальцем по виску, походил по столовой и, остановившись у стола, по привычной своей манере растягивая слова, произнес: – Какие-то канальи выбили все стекла в прачечной. Глаза всех обедающих оторвались от стынущей пшенной каши и изобразили знак вопроса. – Вышибли стекла в пяти окнах, – повторил Викниксор. – Ребята, это вандализм. Это проявление дегенератизма. Я должен узнать фамилии негодяев, сделавших это. Ленька Пантелеев посмотрел на Сашку, тот покраснел всем лицом и опустил глаза. Викниксор продолжал: – Это вандализм – бить стекла, когда у нас не хватает средств вставить стекла, разрушенные временем. Еле досидев до конца обеда, Сашка позвал Леньку: – Пойдем поговорим. Они прошли в верхнюю уборную. Там никого не было. Сашка прислонился к стене и сказал: – Я не могу. Мы действительно были скотами. – Пойдем сознаемся, – предложил Пантелеев и закусил нижнюю губу. Пыльников секунду боролся с собой. Он надулся, зачем-то потер щеку, потом взял Леньку за руку и сказал: – Пойдем. По лестнице наверх поднимался Викниксор. Когда он прошел мимо них, Пантелеев обернулся и окликнул: – Виктор Николаевич. Викниксор обернулся. – Да? Отвернувшись в сторону, Пантелеев сказал: – Стекла в прачечной били мы с Ельховским. Наступила пауза. Викниксор молчал, ошеломленный слишком скорым признанием. – Прекрасно, – произнес он, подумав. – Можете оба отправляться домой, ты – к матери, а ты – к брату. Ударил гром. Сашка подошел к окну, закрыл лицо руками и съежился. – Виктор Николаевич! – визгливо прокричал он. – Я не могу идти. У меня мать больная… Я не могу. Пантелеев стоял возле Сашки, стиснув зубы и руки. – Извините, Виктор Николаевич… – начал было он. – Нет, без извинений. Отправляйтесь вон из школы, а через месяц пусть зайдут ваши матери. Скажите спасибо, что я не отправил вас в реформаторий. И, повернувшись, он зашагал в апартаменты Эланлюм. Пантелеев проводил его взглядом и, хлопнув по плечу Сашку, сказал: – Идем, Недотыкомка.– Домой я идти не могу, – сказал Сашка. – И мне не улыбается, – хмуро пробасил Пантелеев. Они сидели во дворе, на сосновой поленнице, где накануне разговаривали с Эланлюм. День клонился к концу. Серые тучи бежали по небу, обгоняли одна другую и рассыпались мелкими каплями дождя. Сашка сидел, как женщина, сомкнув колени и подперев ладонью щеку. На коленях у него лежал маленький серый узелок. В узелке было два носовых платка, книжка афоризмов Козьмы Пруткова и первый том «Капитала». Сашка сжал руками узелок, поднял голову и вздохнул. – Чего вздыхать? – сказал Ленька. – Вздохами делу не поможешь. Надо кумекать, что и как. Домой ведь не пойдем? – Нет, – вздохнул Сашка. – Ну так надо искать логова, где бы можно было кимарить. – Да, – согласился Сашка. Товарищи задумались. – Есть, – сказал Ленька. – Эврика! Во флигеле под лестницей есть каморка, хряем туда… Они встали и пошли к флигелю. В лестнице, по которой они вчера поднимались на крышу, несколько ступенек провалилось, и образовалась щель. Товарищи пролезли через нее и очутились в узкой темной каморке. Ленька зажег спичку… Желтоватый огонек млел и мигал в тумане. Оглядев помещение, товарищи поежились. Кирпичные стены каморки были слизисты от сырости… Коричневый мох свисал с них рваными клочьями… На полу были навалены старые матрацы, рваные и грязные… Ноги вязли в серой, слипшейся от сырости мочале… – Комфогт относительный, – сказал Пантелеев, и, хотя произнес он это с усмешкой, голос его прозвучал глухо и неприятно. – Противно спать на этой гадости, – поморщился Сашка и ткнул ногой в мочальную груду. – Что же делать? Ничего, бгат, пгивыкай. Ленька, которому приходилось в жизни ночевать и не в таких трущобах, подав пример, подавил отвращение и опустился на мокрое, неуютное ложе. За ним улегся и Сашка. Немного поговорили. Разговоры были грустные и все сводились к безвыходности создавшегося положения. Потом заснули и проспали часов шесть. Разбудили яркий свет и грубый голос, будивший их. Сламщики очнулись и вскочили. В отверстие на потолке просовывалась чья-то голова и рука, державшая фонарь. – Вставай, вставай! Ишь, улыглысь… Это был Мефтахудын. Товарищи окончательно проснулись и сидели, уныло позевывая. – Жалко тебе, что ли? – протянул Ленька. – Ны жалко, а ныльзя… Выктор Николайч сказал: обыщи вэсь дом, если спят – витащи. – Сволочь, – пробурчал Сашка. – И ваабще здесь спать нельзя. – Почему нельзя? – спросил Пыльников. – Сыпчики ходят. – Какие сыпчики? – удивился Сашка. – Сыпчики… С шпалырами и вынтовками. – Сыщики, наверное, – решил Ленька. – Он нас запугать хочет. Нет, Мефтахудын, – обратился он к сторожу. – Мы отсюда не уйдем… Идти нам некуда. Мефтахудын немного посопел, потом голова и рука с фонарем скрылись, и сапоги татарина застучали по лестнице вниз. Товарищи снова улеглись. Засыпать было уже труднее. В каморку пробрался холод, сламщики дрожали, лежа под Сашкиным пальто и под двумя рваными, мокрыми тюфяками. – Разведем огонь, – предложил Ленька. – Что ты! – испугался Пыльников. – Тут солома и все… Нет, еще пожар натворим. – Глупости. Ленька вылез из-под груды матрацев и принялся расчищать мочалку, пока не обнажился грязный каменный пол. Тогда он положил на середину образовавшегося круга небольшой пучок мочалы и зажег спичку. Просыревшая насквозь мочала не зажигалась. |