Онлайн книга «Скитания Ворона»
В международный аэропорт явилась представительная делегация, человек пятнадцать «главбетонов» и прикомандированный переводчик из «Интуриста», вихлястый молодой человек с кошачьими повадками и обесцвеченной перекисью челкой. На всякий случай, сразу трое держали таблички с надписью черным фломастером: «Lenglavbetonokonstrukcija». Пассажиров из Парижа было немного, и трое мужчин в роскошных длиннополых плащах, с клетчатыми кофрами через плечо, — посередине высокий, по бокам маленькие, справа толстый, слева худой, — сразу обратили на себя внимание встречающих. Депутация устремилась к ним. — Бонжур, месье, ну сом трез аншанте… — солидно начал глава делегации старательно заученную речь. — Бонжур, дарагой, бонжур, — прервал его маленький и толстый, по-русски, правда, с сильным кавказским акцентом. — Скажи своим, чтобы багаж наш взяли, да? Он сунул в ладонь остолбеневшему Чмурову несколько картонных бирочек. Подскочивший крашеный переводчик бирочки забрал. Высокий француз что-то тихо и коротко бросил толстому. Тот виновато улыбнулся. — Извини, дарагой, ты начальник, наверное. — Николай Петрович Чмуров, заместитель директора по общим вопросам. Николай Петрович протянул руку, и толстый коротышка с чувством пожал ее. — Робер Тобагуа. Очень рад, очень… Господин генеральный директор… Второй коротышка, тощий, сделал шаг вперед. — Жан-Пьер Запесоцки, — с ударением на последний слог произнес он. Слегка поклонившись, шагнул назад. Руки так и не протянул. — Наконец, наш хозяин, владелец «Билль де Солей», господин Филипп Корбо. Легким кивком высокий подтвердил: он самый… Прилетели французы в восьмом часу вечера, сразу из аэропорта проследовали в гостиницу «Ленинград», где их ожидал банкет по случаю прибытия. Хозяева выкатили шикарный стол с икрой, экспортной водкой, осетриной на вертеле и, естественно, в продолжение вечера все внимание уделяли иностранным гостям. Те вели себя по-разному. Тобагуа болтал без умолку, отдавал должное и закускам, и коньячку, через полчаса был на ты со всеми, включая директора, через час полез на эстраду петь «Сулико». Запесоцки, напротив, молчал, брезгливо морща унылый висячий нос, пил только воду, заедал зеленью и красной икрой — от черной он отказался, как от некошерной. Корбо ел и пил умеренно, немногословно отвечал на вопросы любопытствующей соседки, референта Оли, о Франции и об Америке. Беседовали они по-английски — французского Оля не знала, английским же владела на уровне приличной ленинградской спецшколы. Перелом наступил, когда в их разговор врезался подгулявший комсомольский бог Каконин, упитанный молодой человек в модном кожаном пиджаке. — Эй, Олюнчик, ты эгоистка, я, может, тоже с французом хочу общнуться. — Ну так и общайся. Оля показала на Тобагуа, о чем-то хохочущего с краснолицым Чмуровым, на Запесоцки, подозрительно поглядывавшего на окружающих. — Ха, тоже мне французы, грузин да жид пархатый! Твой-то настоящий, смотри красавчик какой, вылитый Ален Делон. — О, oui, oui, Alain Delon! — услыхав знакомое слово, закивал Корбо. — Во-во! — обрадовался началу беседы Каконин и перешел на английский. Точнее, попытался: — Мистер, вот риал мен дринк ин Франция? Он сам удивился, что француз его понял. Должно быть, помог жест, которым он сопроводил вопрос — щелчок по горлу. А вот ответа комсомолец не понял. — Оль, это он что сказал? — Сказал, что во Франции настоящие мужчины пьют то, что хотят. — А правда, что для француза стакан водки — смертельная доза?.. Ты переводи. — Не буду. — Что говорит молодой человек? — осведомился у Оли Корбо. — Так, всякие глупости… — И все же? Оля нехотя перевела. Корбо усмехнулся. — Насколько я понял, молодой человек хотел сказать, что русские лучше держат алкоголь… Оля, попросите официантов принести две пустых пивных кружки. — Филипп, может быть, не стоит… — Попросите. Принесли кружки. Корбо поровну залил в них литровую бутылку «Столичной», придвинул одну из кружек к притихшему Каконину. — Начинаем насчет «три». Залпом… Оля, переведите ему. «Главбетоны» притихли. Парторг Глебов попытался что-то вякнуть про трезвость — норму жизни, но его быстренько заткнули. В конце концов, брошен вызов престижу их учреждения, более того, престижу Родины. — Давай, Миша, не подведи! — Утри нос буржую! — Постой-ка, брат мусью… — One-two-three. Go! — скомандовал Корбо и поднес кружку к губам. Каконин смачно выдохнул и последовал примеру француза. В напряженной тишине поршнями ходили два кадыка. — Вуаля! Корбо аккуратно поставил на стол пустую кружку, подтянул к себе бокал морса. И тут же брякнул об стол кружкой Каконин. Недопитой. Щеки комсомольца страшно надулись, он едва успел нырнуть под стол. Донесшиеся оттуда звуки были недвусмысленны. Народ разочарованно загудел. Тобагуа радостно захлопал в ладоши. — В связи с проблевом на ринге… — тихо проговорила Оля по-русски. — Вы что-то сказали? — любезно осведомился Корбо. Выпитая водка не оказала на него видимого воздействия. — Поздравляю с победой. — Это не та победа, которой следует гордиться. Просто я не люблю наглецов… — заметил Корбо, посасывая креветку. — Знаете, Оля, у меня есть предложение. Давайте удерем отсюда. Возьмем такси, покатаемся по ночному городу. Я не был здесь целую вечность. — О, я и не знала, что вы прежде бывали в Ленинграде. — Это было очень давно. Можно сказать, в прошлой жизни… Нил пришел в себя в ее уютной девичьей светелке под умопомрачительный запах кофе и жарящейся колбасы. В домашнем халатике, простоволосая, она напомнила ему одновременно и Линду, и Элизабет — такая же высокая, худенькая, светленькая. Он чуть не обратился к ней по-русски, но вовремя спохватился. Он же совсем не знает этой женщины. — Доброе утро, милая. — Он сладко потянулся. — Вот я и стал нарушителем паспортного режима. Не ночевал в гостинице. Теперь меня вышлют из страны, да? А тебя уволят с работы за прогул и связь с акулой империализма. — Лежи уж, акула. — Оля подсела к нему на постель, пригладила волосы. Она улыбалась, но глаза были припухшие. От недосыпа, должно быть. — Начитался пропагандистских брошюрок. У нас теперь другое время, демократия, свобода. |