Онлайн книга «Жизнь коротка»
|
Там он проучился шесть лет. Причем так же, как в школе, остался незамеченным. В самодеятельности не участвовал. Провокационных вопросов лекторам не задавал. Девушек избегал. Вина не пил. К спорту был равнодушен. Когда Головкер женился, все были поражены. Уж очень мало выделялся Головкер, чтобы стать для кого-то единственным и незаменимым. Казалось, Головкер не может быть предметом выбора. Не может стать объектом предпочтения. У Головкера совершенно не было индивидуальных качеств. И все-таки он женился. Лиза Маковская была его абсолютной противоположностью. Она была рыжая, дерзкая и привлекательная. Она курила, сквернословила и пела в факультетском джазе. Вокруг нее постоянно толпились спортивные, хорошо одетые молодые люди. Все ухаживали за Лизой. Замуж она так и не вышла. А на пятом курсе родила ребенка. Девочка была похожа на маму. А также на заместителя комсорга по идеологии. Короче, Лиза превратилась в женщину трудной судьбы. Высказывалась цинично и раздраженно. К двадцати пяти годам успела разочароваться в жизни. И тут появился Головкер. Молчаливый, застенчивый. Приносил ей не цветы, а овощи и фрукты для ребенка. Влечения своего не проявлял. Мелкие домашние поручения выполнял безукоризненно. Как-то они пили чай с мармеладом. Девочка спала за ширмой. Головкер встал. Лиза говорит: — Интродукция затянулась. Мы должны переспать или расстаться. — С удовольствием, — ответил Головкер, — только в другой раз. Я могу остаться в пятницу. Или в субботу. — Нет, сегодня, — раздражительно выговорила Лиза, — я этого хочу. — Я тоже, — просто ответил Головкер. И затем: — Останусь, если вы добавите мне рубль на такси. С возвратом, разумеется… Так они стали мужем и женой. Муж был инспектором-гигиенистом в управлении столовых. Жена, отдав ребенка в детский сад, поступила на фабрику. Работала там в местной амбулатории. А потом начались скандалы. Причем без всяких оснований. Просто Головкер был доволен жизнью, а Лиза нет. Головкер приобрел в рассрочку цветной телевизор и шкаф. Купил в зоомагазине аквариум. Стал задумываться о кооперативе. Лиза в ответ на это говорила: — Зачем? Что это меняет? И дальше: — Неужели это все? Ведь годы-то идут… Лиза, что называется, задумывалась о жизни. Прерывая стирку или откладывая шитье, говорила: — Ради чего все это? Ну, хорошо, съем я еще две тысячи пирожных. Изношу двенадцать пар сапог. Съезжу в Прибалтику раз десять… Головкер не задумывался о таких серьезных вещах. Он спрашивал: «Чем тебя не устраивает Прибалтика?» Он вообще не думал. Он просто жил, и все. Лишь однажды Головкер погрузился в раздумье. Это продолжалось больше сорока минут. Затем он сказал: — Лиза, послушай. Когда я был студентом первого курса, Дима Фогель написал эпиграмму: «У Головкера Боба попа втрое шире лба!» Ты слышишь? Я тогда обиделся, а сейчас подумал — все нормально. Попа и должна быть шире лба. Причем как раз втрое, я специально измерял… — И ты, — спросила Лиза, — пять лет об этом думал? — Нет, это только сегодня пришло мне в голову… Через год Лиза его презирала. Через три года — возненавидела. Головкер это чувствовал. Старался не раздражать ее. Вечерами смотрел телевизор. Или помогал соседу чинить «Жигули». Спали они вместе редко. Каждый раз это была ее неожиданная причуда. Заканчивалось все слезами. А потом началась эмиграция. Сначала это касалось только посторонних. Потом начали уезжать знакомые. Чуть позже — сослуживцы и друзья. Евреи, что называется, подняли головы. Вполголоса беседовали между собой. Шелестели листками папиросной бумаги. В их среде циркулировали какие-то особые документы. Распространялась какая-то внутренняя информация. У них возникли какие-то свои дела. И тут Головкер неожиданно преобразился. Сначала он небрежно заявил: — Давай уедем. Потом заговорил на эту тему более серьезно. Приводил какие-то доводы. Цитировал письма какого-то Габи. Лиза сказала: — Я не поеду. Здесь мама. В смысле — ее могила. Здесь все самое дорогое. Здесь Эрмитаж… — В котором ты не была лет десять. — Да, но я могу пойти туда в ближайшую субботу… И наконец — я русская! Ты понимаешь — русская! — С этого бы и начинала, — реагировал Головкер и обиженно замолчал. Как будто заставил жену сознаться в преступлении. И вот Головкер уехал. Его отъезд, как это чаще всего бывает, слегка напоминал развод. Эмиграция выявила странную особенность. А может быть, закономерность. Развестись люди почему-то не могли. Разъехаться по двум квартирам было трудно. А вот по разным странам — легче. Поэтому в эмиграции так много одиноких. Причем как мужчин, так и женщин. В зависимости от того, кто был инициатором развода. Три месяца Головкер жил в Италии. Затем переехал в Соединенные Штаты. В Америке он неожиданно пришелся ко двору. На родине особенно ценились полоумные герои и беспутные таланты. В Америке — добросовестные налогоплательщики и честные трудящиеся. Головкер пошел на курсы английского языка. Научился водить машину. Работал массажистом, курьером, сторожем. Год прослужил в кар-сервисе. Ухаживал за кроликами на ферме. Подметал на специальной машине территорию аэропорта. Сначала Головкер купил медальон на такси. Потом участок земли на реке Делавер. Еще через год — по внутренней цене — собственную квартиру на Леффертс-бульваре. Такси он сдал в аренду. Землю перепродал. Часть денег положил на срочный вклад. На оставшиеся четырнадцать тысяч купил долю в ресторане «Али-баба». Жил он в хорошем районе. Костюмы покупал у Блюмингдейла. Ездил в «Олдсмобиле-ридженси». По отношению к женщинам Головкер вел себя любезно. Приглашал их в хорошие, недорогие рестораны. Дарил им галантерею и косметику. Причем событий не форсировал. Американок Головкер уважал и стеснялся. Предпочитал соотечественниц без детей. О женитьбе не думал. Три раза он побывал в Европе. Один раз в Израиле. Дважды в Канаде. Он продавал дома, квартиры, земельные участки. Дела у него шли замечательно. Он был прирожденным торговым агентом. Представителем чужих интересов. То есть человеком без индивидуальности. Недаром существует такой короткий анекдот. Некто звонит торговому агенту и спрашивает: «Вы любите Брамса?»… При этом Головкер был одновременно услужлив и наделен чувством собственного достоинства. Сочетание редкое. С Лизой он не переписывался. Слишком уж трудно было писать из одного мира — в другой. С одной планеты — на другую. |