Онлайн книга «Жизнь коротка»
|
Но он помогал ей и дочке. Сначала отправлял посылки. Впоследствии ограничивался денежными переводами. Это было нормально. Ведь они развелись. А дочка, та вообще была приемная. Хотя ее как раз Головкер вспоминал. Например, как он зашнуровывает крошечные ботинки. Или застегивает ускользающие пуговицы на лифчике. И еще — как он легонько встряхивает девочку, поправляя рейтузы. Лизу он не вспоминал. Она превратилась в какую-то невидимую инстанцию. Во что-то существенное, но безликое. В своего рода налоговое управление. А потом неожиданно все изменилось. У Головкера возникла прямо-таки навязчивая идея. Причем не исподволь, а сразу. В один прекрасный день. Головкер даже помнил, когда именно это случилось. Между часом и двумя семнадцатого августа восемьдесят шестого года. Головкер ехал на машине в офис. Только что завершилась выгодная операция. Комиссионные составили двенадцать тысяч. Автомобиль легко скользил по гудронированному шоссе. Головкер был в светло-зеленом фланелевом костюме. В левой руке его дымилась сигарета «Кент». И вдруг он увидел себя чужими глазами. Это бывает. А именно: глазами своей бывшей жены. Вот мчится за рулем собственного автомобиля процветающий бизнесмен Головкер. Совесть его чиста, бумажник набит деньгами. В уютной конторе его ждет миловидная секретарша. Здоровье у него великолепное. Гемоглобин? Он даже не знает, что это такое. У него все хорошо. Гладкая от лосьона кожа. Дорогие ботинки не жмут. И вот Лиза смотрит на этого человека. И думает: какое сокровище я потеряла! Так и появилась у Головкера навязчивая идея. А именно: он должен встретиться с женой. Она поймет и убедится. А он только спросит: «Ну, как?» — и все. И больше ни единого слова… «Ну, как?..» Головкер представлял себе момент возвращения. Вот он прилетает. Едет в гостиницу. Берет напрокат машину. Меняет по курсу тысячу долларов. А может быть — две. Или три. Потом звонит ей: «Лиза? Это я… Что значит — кто? Теперь узнала?.. Да, проездом. Я, откровенно говоря, довольно-таки бизи… Хотя сегодня, в общем, фри… Извини, что перехожу на английский…» Они сидят в хорошем ресторане. Головкер заказывает. Лизе — дичь. Себе что-нибудь легкое. Немного спаржи, мусс… Коньяк? Предпочитаю «Кордон блё». Армянский? Ну, давайте… Головкер провожает Лизу домой. Выходит из машины. Распахивает дверцу. «Ну, прощай». И затем: «Ах да, тут сувениры». Головкер протягивает Лизе сапфировое ожерелье. «Ведь это твой камень». Затем — пластиковый мешок с голубой канадской дубленкой. Учебный компьютер для Оли. Пакет с шерстяными вещами. Две пары сапог. Затем он мягко спрашивает: — Могу я оставить тебе немного денег? Буквально — полторы-две тысячи. Чисто символически… Он мягко и настойчиво протягивает ей конверт. Она: — Зайдешь? — Прости, у меня завтра утром деловое свидание. Подумываю о скромной концессии. Что-нибудь типа хлопка. А может, займусь электроникой. Меня интересует рынок. Лиза: — Рынок? Некрасовский или Кузнечный? Головкер улыбается: — Я говорю о рынке сбыта… Вечером Лиза сидит у него в гостинице. Головкер снимает трубку: — Шампанского. Затем: — Ты полистай журналы, я должен сделать несколько звонков. Хэлло, мистер Беляефф! Головкер спикинг. Представитель «Дорал эдженси»… Шампанское выпито. Лиза спрашивает: — Мне остаться? Он — мягко: — Не стоит. В этой пуританской стране… Лиза перебивает его: — Ты меня больше не любишь? Головкер: — Не спрашивай меня об этом. Слишком поздно… Вот они идут по набережной. Заходят в Эрмитаж. Разглядывают полотна итальянцев. Головкер произносит: — Я бы купил этого зеленоватого Тинторетто. Надо спросить — может, у большевиков есть что-то для продажи?.. Мысли о встрече с женой не покидали Головкера. Это было странно. Все должно быть иначе. Первые годы человек тоскует о близких. Потом начинает медленно их забывать. И наконец остаются лишь контуры воспоминаний. Расплывчатые контуры на горизонте памяти, и все. У Головкера все было по-другому. Сначала он не вспоминал про Лизу. Затем стал изредка подумывать о ней. И наконец стал думать о бывшей жене постоянно. С волнением, которое его удивляло. Которое пугало его самого. Причем не о любви задумывался Головкер. И не о раскаянии бывшей жены своей. Головкер думал о торжестве справедливости, логики и порядка. Вот он идет по Невскому. Заходит в кооперативный ресторан. Оглядывается. Пробегает глазами меню. Затем негромко произносит: — Пошли отсюда! И все. «Пошли отсюда». И больше ни единого слова… Мысль о России становилась неотступной. Воображаемые картины следовали одна за другой. Целая череда эмоций представлялась Головкеру: удивление, раздражение, снисходительность. Ему четко слышались отдельные фразы на каждом этапе. Например — у фасада какого-то случайного здания: — Пардон, что означает — «Гипровторчермет»? Или — в случае какого-то бытового неудобства: — Большевики меня поистине умиляют. Или — за чтением меню: — Цены, я так полагаю, указаны в рублях? Или — когда речь зайдет о нынешнем правительстве: — Надеюсь, Горбачев хотя бы циник. Идеалист у власти — это катастрофа. Или — если разговор пойдет об Америке: — Америка не рай. Но если это ад, то самый лучший в мире. Или — реплика в абстрактном духе. На случай, если произойдет что-то удивительное: — Фантастика! Непременно расскажу об этом моему дружку Филу Керри… У него были заготовлены реплики для всевозможных обстоятельств. Выходя из приличного ресторана, Головкер скажет: — Это уже не хамство. Однако все еще не сервис. Выходя из плохого, заметит: — Такого я не припомню даже в Шанхае… Головкер вечно что-то бормотал, жестикулировал, смеялся. Путал английские и русские слова. Вдруг становился задумчивым и молчаливым. Много курил. И вот он понял — надо ехать. Просто заказать себе визу и купить билет. Обойдется эта затея в четыре тысячи долларов. Включая стоимость билетов, гостиницу, подарки и непредвиденные расходы. Времена сейчас относительно либеральные. Провокаций быть не должно. Деньги есть. Оформление документов заняло три недели. Билет он заказал на четырнадцатое сентября. Ходил по магазинам, выбирал подарки. |