Онлайн книга «Жизнь коротка»
|
— Знаешь, это прекрасно — уважать страну, в которой живешь. Не любить, а именно уважать. Пауза. — Может, взглянешь, что я там привез? Хотелось бы убедиться, что размеры подходящие. — Нам все размеры подходящие, — сказала Лиза, — мы ведь безразмерные. Вообще-то спасибо. Другой бы и забыл про эти алименты. — Это не алименты, — сказал Головкер, — это просто так. Тебе и Оле. — Знаешь, как вас теперь называют? — Кого? — Да вас. — Кого это — вас? — Эмигрантов. — Кто называет? — В газетах пишут — «наши зарубежные соотечественники». А также — «лица, в силу многих причин оказавшиеся за рубежом»… И снова пауза. Еще минута, и придется уходить. В отчаянии Головкер произносит: — Лиза! — Ну? Головкер несколько секунд молчит, затем вдруг: — Ну, хочешь потанцуем? — Что? — У меня радиоприемник в чемодане. — Ты ненормальный, Оля спит… Головкер лихорадочно думает — ну, как еще ухаживают за женщинами? Как? Подарки остались за дверью. В ресторан идти поздно. Танцевать она не соглашается. И тут он вдруг сказал: — Я пойду. — Уже?.. А впрочем, скоро час. Надеюсь, ты мне позвонишь? — Завтра у меня деловое свидание. Подумываю о небольшой концессии… — Ты все равно звони. И спасибо за чемоданы. Не за чемоданы обиделся Головкер, а за чемоданы с подарками. Но промолчал. — Так я пойду, — сказал он. — Не обижайся. Я буквально падаю с ног. Лиза проводила его. Вышла на лестничную площадку. — Прощай, — говорит, — мой зарубежный соотечественник. Лицо, оказавшееся за рубежом… Головкер выходит на улицу. Сначала ему кажется, что начался дождь. Но это туман. В сгустившейся тьме расплываются желтые пятна фонарей. Из-за угла, качнувшись, выезжает наполненный светом автобус. Неважно, куда он идет. Наверное, в центр. Куда еще могут вести дороги с окраины? Головкер садится в автобус. Опускает монету. Сонный голос водителя произносит: — Следующая остановка — Ропшинская, бывшая Зеленина, кольцо… Головкер выходит. Оказывается между пустырем и нескончаемой кирпичной стеной. Вдали, почти на горизонте, темнеют дома с мерцающими желтыми и розовыми окнами. Откуда-то доносится гулкий монотонный стук. Как будто тикают огромные штампованные часы. Пахнет водорослями и больничной уборной. Головкер выкуривает последнюю сигарету. Около часа ловит такси. Интеллигентного вида шофер произносит: «Двойной тариф». Головкер механически переводит его слова на английский: «Дабл такс». Почему? Лучше не спрашивать. Да и зачем теперь Головкеру советские рубли? В дороге шофер заговаривает с ним о кооперации. Хвалит какого-то Нуйкина. Ругает какого-то Забежинского. Головкер упорно молчит. Он думает — кажется, меня впервые приняли за иностранца. Затем он расплачивается с водителем. Дарит ему стандартную американскую зажигалку. Тот, не поблагодарив, сует ее в карман. Головкер машет рукой: — Приезжайте в Америку! — Бензина не хватит, — раздается в ответ… На освещенном тротуаре перед гостиницей стоят две женщины в коротких юбках. Одна из них вяло приближается к Головкеру: — Мужчина, вы приезжий? Показать вам город и его окрестности? — Показать, — шепчет он каким-то выцветшим голосом. И затем: — Вот только сигареты кончились. Женщина берет его под руку: — Купишь в баре. Головкер видит ее руки с длинными перламутровыми ногтями и туфли без задников. Замечает внушительных размеров крест поверх трикотажной майки с надписью «Хиропрактик Альтшуллер». Ловит на себе ее кокетливый и хмурый взгляд. Затем почти неслышно выговаривает: — Девушка, извиняюсь, вы проститутка? В ответ раздается: — Пошлости говорить не обязательно. А я-то думала — культурный интурист с Европы. — Я из Америки, — сказал Головкер. — Тем более… Дай три рубля вот этому, жирному. — Деньги не проблема… Неожиданно Головкер почувствовал себя увереннее. Тем более что все это слегка напоминало западную жизнь. Через пять минут они сидели в баре. Тускло желтели лампы, скрытые от глаз морскими раковинами из алебастра. Играла музыка, показавшаяся Головкеру старомодной. Между столиками бродили официанты, чем-то напоминавшие хасидов. Головкеру припомнилась хасидская колония в районе Монтиселло. Этакий черно-белый пережиток старины в цветном кинематографе обычной жизни… Они сидели в баре. Пахло карамелью, мокрой обувью и водорослями из близко расположенной уборной. Над стойкой возвышался мужчина офицерского типа. Головкер протянул ему несколько долларов и сказал: — Джинсы с тоником. Потом добавил со значением: — Но без лимона. Он выпил и почувствовал себя еще лучше. — Как вас зовут? — спросил Головкер. — Мамаша Люсенькой звала. А так — Людмила. — Руслан, — находчиво представился Головкер. Он заказал еще два джина, купил сигареты. Ему хотелось быть любезным, расточительным. Он шепнул: — Вы типичная Лайза Минелли. — Минелли? — переспросила женщина и довольно сильно толкнула его в бок. — Размечтался… Людмилу тут, по-видимому, знали. Кому-то она махнула рукой. Кого-то не захотела видеть: «Извиняюсь, я пересяду». Кого-то даже угостила за его, Головкера, счет. Но Головкеру и это понравилось. Он чувствовал себя великолепно. Когда официант задел его подносом, Головкер сказал Людмиле: — Это уже не хамство. Однако все еще не сервис… Когда его нечаянно облили пивом, Головкер засмеялся: — Такого со мной не бывало даже в Шанхае… Когда при нем заговорили о политике, Головкер высказался так: — Надеюсь, Горбачев хотя бы циник. Идеалист у власти — это катастрофа… Когда его расспрашивали про Америку, в ответ звучало: — Америка не рай. Но если это ад, то самый лучший в мире… Раза два Головкер обронил: — Непременно расскажу об этом моему дружку Филу Керри… |