Онлайн книга «Король»
|
– В действительности начало военных операций сейчас – моя прерогатива. По закону я – главный правительственный чиновник, благодаря достославному легкомыслию королевы. Признаю, народ любит Артура и, вне всякого сомнения, последует за ним. У меня же имеются военные подразделения, лояльные мне, а также немалое количество людей видит во мне альтернативу великому королю. Если Артур пожелает сравнять Лондон с землей – на здоровье. – Лондон кошмарно страдает от бомбардировок. Артур не захочет дальнейших разрушений. – Я так и думал. – Значит, ситуация – несколько патовая. – Более того, должен вам сказать, Вестминстерское аббатство, Парламент, Британский музей, Музей Виктории и Альберта и некоторые другие достопримечательности я распорядился – заминировать. Дворец в их число, может, входит, а может, и не входит. Рабочим мы сказали, что роем бомбоубежища. Если Артур предпочтет, он может создать немаленькую кучу достопримечательного мусора по одному лишь слову. – Все это – изрядное безумие. – Это фантазия, – сказал Мордред. – Моя. Я развлекался ею с детства. – Невыразимо подло. Чего вы надеетесь добиться? – Мне хочется, чтобы Артур погиб. По возможности – блистательно. – Но ведь он ваш отец . – Он мне такой же отец, как серп – снопу пшеницы. Не стану утомлять вас перечислением Артуровых недостатков. Вам довольно знать, что я себя считаю безотцовщиной. И вы проинформируете об этом короля. – Вряд ли он пойдет вам навстречу. – Это уж точно. И все равно я подвел его к краю пропасти. Быть может, ветерок… – Но что, если позволите так выразиться, вы представляете, по вашему мнению? Руководство – всегда олицетворение того или иного принципа, а ваш я что-то разобрать никак не могу. – Противоядие от царственности, вероятно. – Сэр Перси Плачент сочинил новую оперу с нападками на Артура! – Называется „Грааль“, и Грааль в ней – бомба, коя осчастливит всех навсегда! – Бомба, коя осчастливит всех навсегда! Не та ли это бомба, о коей уже некоторое время тому говорил Синий Рыцарь? – В опере устройство работает не на кобальте, как предполагал Синий Рыцарь, а на мощном эвфонии! – А что есть эвфоний? – Сплав эвропия и эврикия. В Первом акте его обнаруживают, во Втором – очищают, в Третьем – взрывают! – В Первом акте все осуждают Артура за то, что у него нет такой чудесной бомбы, во Втором – все решают, что с этим нужно что-то делать. В Третьем акте бомба срабатывает! – Мощная парабола политической практики! – Вот именно! Бомба – метафора страданий тех, кто стонет под игом! – А кто стонет под игом? – Народ стонет под игом! – А музыка – современна? – Изумительно современна! Используется всего девятнадцать нот, однако изводятся они столь непреклонно, формируются и переформируются с такой беспрестанностью, что между актами приходится менять оркестр! – Кларисса, разбойница с большой дороги, поет главную женскую роль! – Таланты ее многочисленны и разнообразны! Она – живая и ходячая провокация! – Она поет, обнажив одну грудь! Крупной и приятной формы, по профилю своему – римской! – Это и наводит на мысль об избавлении и революции! – Сэр Роже что ни вечер сидит в первом ряду балкона, разинув рот! – Сердце его раздирается на части прежестоко! Его преданность Артуру… – А в партере драки? – И в пивных гвалт! Множество проломленных черепов говорит о возбужденных мозгах и раздраженных печенках! – Пока Артур не отречется, бунт не прекратит своего течения! – А этого не случится никогда! Сэр Кэй попробовал остановить представление, и кончилось все тем, что всю личность ему извозюкали хамсой и слюнями! – Значит, правда все, что говорят! – А что говорят? – А говорят, когда тональность музыки меняется, преображаются форма и очертания государства! – Такая пагуба мне нравится едва ли! – Но грянет то, что нас сильнее опечалит! В кафе „Балалайка“ Ланселот и Гвиневера за кофием. – Все эти люди, которым неведомо, кто мы! – Анонимность, – сказал Ланселот, – вот что я всегда лелеял. – А это местечко – tres'gai [5] . Кстати, боюсь, дирижеру Королевской Филармонии придется нас покинуть. – Почему? – Из-за программы. Он же играет одни реквиемы. Форэ, Берлиоз, Моцарт, Верди, Дворжак, Хиндемит… – В военное время – не так уж плохо. – …снова и снова. Мне намек ясен, однако публика заслуживает чего-то чуть более вдохновляющего, ты не считаешь? Где-нибудь там – клочок веселости, быть может? Тебе, разумеется, его концерты пришлись бы по вкусу. С твоей склонностью к громоподобным реквиемам. – Едва ли я уместен в человеческом обществе, это правда. – Изумительно сурово, – сказала Гвиневера. – Ты лязгаешь во сне, знаешь ли. Изумительно. У меня же – приступ бездыханности. Ланселот потянумшись к ней. – Не здесь. – Я мерзок и презренен, – сказал он, – ибо не могу принесть радости любви моей. – Уверяю тебя, вина в том моя. Я пуста, как устричная скорлупа. Когда тебя нет рядом, я изобретаю себя, сочиняю Гвиневеру и проживаю эту Гвиневеру. Но в те нечастые мгновенья, когда ты со мной, Гвиневера эта отбывает куда-то прочь, и мне остается лишь… бездыханность, наверное. Ланселот сокручинимшись. – Я жалок и подонист, – сказал он, – и ныне ж я должен уйти, дабы молить о твоем прощении. – Ты должен уйти, дабы молить о моем прощении? – Есть жалкая хижина, где я выполняю епитимью. В Кардиганшире. Вроде хлева для прокаженных. Я парюсь там и бичую себя. Прямо туда-то я нынче же и удалюсь. – Изумительная мысль, – сказала Гвиневера. – Я еду с тобой. – Тебе нельзя. Тебе вскоре видеться с Артуром. – Я не виделась с ним все эти месяцы. Мне донесли, он постарел. – Артур вечен, – сказал Ланселот. – С тем же успехом ты могла бы выразиться о камне: камень постарел. – Его поведение по отношению ко мне являет – временами – твердокаменность. Но жаловаться грех. Он все эти годы был мне хорошим мужем. По его собственному определению. |