
Онлайн книга «Песня цветов аконита»
Повинуясь знаку, Айхо вскинул смычок, и мелодия полилась — поначалу медленно, потом все быстрее и легче, словно крылатые кони летели в степи, едва приминая траву. Музыка увлекла его самого, и Айхо почти забыл, где находится. Пальцы, непослушные поначалу, обрели привычную гибкость. Широко распахнув глаза, он следил за невидимыми картинами и вместе с ветром и конями летел над серебристой травой. Потом полет кончился, и Айхо замер, все еще прижимая струны к грифу, еще не поняв, ушла мелодия или вернется. — Довольно, — господин едва заметно качнул головой и с непонятным сомнением глянул на Айхо. Очень пристально и очень задумчиво. Мальчишка почувствовал слабость, руки перестали слушаться, и смычок выпал из пальцев. Айхо тряхнул головой, так что волосы рассыпались черным шелком, в котором плясали золотые и синеватые нити, и непослушной рукой отчаянно потянул застежку у ворота — весь облик юноши говорил «Взгляни, живым я гораздо интереснее для тебя!». — Нет. Видя полные покорного ужаса глаза, черные — мягко сказал: — Подними смычок. Не дело бросать инструменты. — И, подумав немного, продолжил: — Говорят, музыка — это земля и небо. «Тишина и звук сливаются в бесконечной песне, и на ней стоит мир…» Скажи, ты читал Одинокого? — Нет… — не удержался, несмотря на дрожь и холод во всем теле: — А что там? — "Пусть небо, свет, земля, вода, горы, растения и животные поют от своего сердца в твое. Если слушать с любовью и открытым сердцем, песня раскроется в нем, как цветок. Слушай, возможно, эта песня звучит для тебя одного — ты можешь разделить ее с другими или с душой умирающего друга, запомнить навек или забыть через час. Ее источник неиссякаем, и ты всегда можешь вернуться, когда сердце ответит на зов". При каждой встрече испытывал страх, но страха оставалось все меньше. И скоро начал думать — пусть будет, что будет. Даже если он всего только жертва, с которой забавляются до поры, — пусть. Айхо и сам не заметил, как страх ожидания сменился нетерпением. Даже мысли не возникало — пойти навестить друзей. Ведь тот, кто подарил ему расположение, может появиться, когда угодно. Ждал. Но хозяин Окаэры являлся только по вечерам — и не во всякий вечер. По распоряжению Йири в домик привезли книги. Поначалу это были старые пьесы, и Айхо зачитывался ими, разыгрывая целые представления в голове. Отдельные кусочки он исполнял вслух господину. Тот был не просто зрителем, но порой и советчиком, многое замечал. Верно, в Столице видел актеров хорошей школы. Потом начал знакомить мальчишку с сочинениями философов и поэтов. Тот знал очень мало и хватал знания с жадностью, стоило только понять их нужность. — Отец пытался учить меня, — смущенно оправдывался он. — Но я мало успел… А книги, которые у нас были, забрали другие и брат что-то взял с собой. Йири появлялся, когда начинали поблескивать первые звезды, тусклые на розовом полотне заката. Сбрасывал ханну тяжелого шелка, подзывал к себе Айхо. Читал вслух или давал прочесть самому. Потом говорили. Горели свечи, причудливые тени плясали на стенах. Уезжал ночью — в полной темноте и тишине, только копыта постукивали по дороге. Охрану брал с собой маленькую и почти незаметную для Айхо. Юноша знал, что и домик охраняется — но ни разу не видел и тени чужой. Только он сам, Кайки и Тара. Как-то наместник спросил: — По своим не скучаешь? — По-разному, господин, — откликнулся Айхо, глаза опустив. — Бывает… простите. — Не страшно. Хуже, если бы ты позабыл все привязанности. Встает, одним жестом расправляя тяжелый шелк: — Тебя отвезут. Пока не хочу отпускать тебя бродить в одиночку по улицам. Айхо едва ушам поверил. Кинулся благодарить — тот лишь рукой махнул. — Поднимись. Со своими побудешь — тебя доставят назад. Не задерживайся — не век же тебя носильщикам ждать. Когда из простых, но богатых носилок темного дерева выпорхнул Айхо, изумлению в театре не было предела — тут и актеры сбежались, все, кто был на репетиции. Наместник рассчитал время верно — почти все в сборе. К Айхо кинулись, а он заливался смехом — словно бубенчики звенели серебряные. Повис на шее у каждого, вплоть до уборщика. — Три недели! Три недели не было тебя! И никаких вестей! — наперебой говорили нежданному гостю. — Ты наконец вернулся? — Нет, я… — он поискал глазами Вьюрка. Тот — единственный — стоял у стены, глядя во все глаза. Ждал. Айхо шагнул навстречу, испытывая неловкость — как же, лучшему другу — и ни одной весточки! А ведь мог бы, наверное. Не в заточении жил. — Вот я… — смущенно взглянул на Вьюрка. — Я знаю, не положено говорить, — шепнул тот, склонившись к Айхо. — Но все же — как тебе там? С тревогой смотрел, готовый по одному движению губ угадать правду. — Возьми, — юноша протянул ему памятный зеленый флакон. — Мне это теперь не нужно. * * * …Ему было двенадцать — но он уже успел узнать жизнь. И все же отец, как мог, оберегал его. Черная горячка длится недолго — человека не стало. Отец прожил тридцать восемь лет. …Серое небо, редкие снежинки слетают вниз, к оранжевым языкам пламени. А пламя — неохотно вздымается. Брат, старше шестью годами, стоит рядом — его лицо с рожденья обезображено странным пятном, и он всегда в маске на сцене. И нрав у него хмурый. Язычки пламени, словно капли оранжевой крови, по одному падали в небо. И когда костер наконец разгорелся, Айхо ничком упал на землю, уже ничего не чувствуя и не понимая. И до сих пор не помнит, кто и куда увел его от костра и что было потом. А на другой день — встревоженные лица актеров. Расспросы — а он молчал. И брат, собирающий вещи. Его слова: — Отец умер, а ты, вместо того, чтобы отдать ему последний долг, шляешься где-то… — кажется, он сдержался, чтобы не выразиться резче. — Не уходи… — Тут мне нечего делать. Я давно мечтал побродить по миру. — Возьми меня с собой! — Незачем. Ты и без того найдешь себе покровителей. Айхо бросается на пол, обвивает руками его колени, прижимается щекой… — Возьми меня с собой… пожалуйста! Голос брата смягчается — и одновременно звучит, словно гонг, возвещающий о смерти. — Мне всего восемнадцать, и я вынужден закрывать лицо маской. А ты уже и сейчас красивей всех. Зачем мне подобный спутник? — Я же тебе… не чужой, — шепчет едва слышно мальчик. — Не чужой, — соглашается брат. — Но я же не бросаю тебя на произвол судьбы. Тут тебя любят. Хотя бы в память об отце — позаботятся. |