Книга Школа добродетели, страница 63 – Айрис Мердок

Они сидели под выглянувшим ненадолго солнышком; их садовые стулья с просевшими сиденьями стояли чуть наклонно на неровных камнях.

Мидж подняла голую расцарапанную ногу. Томас, конечно же, возился с ее раной, продезинфицировал ее, посочувствовал жене. Теперь он поверх очков смотрел на ранку таким взглядом, который особенно раздражал ее. Томас ласково положил руку на матовую гладкую кожу над ссадиной.

— Она вся горит, — сказала Мидж. — Может, забинтовать?

— Нет, оставь так, у тебя все чисто. Бедняжка, какое ужасное падение.

— Это было так нелепо.

— Ты у меня глупенькая — нельзя ходить в туфлях на высоких каблуках. Они хороши только для гостиных!

— Да… Ну ладно, пусть так…

— Ты хорошо себя чувствуешь? В смысле, вообще.

— Да, конечно.

— Еще не конец твоего периода?

— Нет, я в порядке.

— Ты иногда выглядишь такой…

— Какой?

— Отсутствующей.

— Может, я теряю свою индивидуальность. Впрочем, у меня всегда ее было немного.

— Переоцененный товар. Я тебя не раздражаю? Иногда мне кажется, я тебя теряю.

— Нет-нет. Просто мы подчас разговариваем как чужие. Интересно, у других тоже такое случается?

— Забудь о других. У нас своя собственная манера разговаривать.

— Интересно, как разговаривали Гарри и Хлоя?

Она вдруг не смогла воспротивиться желанию произнести его имя.

— Ах, эти двое…

— Ты говоришь о них так презрительно.

— Да нет, господь с тобой. Жизни других людей и fortiori [51] их браки есть тайна великая.

— Даже для тебя?

— В особенности для меня. Все простые объяснения я давно исчерпал.

— Но Гарри…

— Гарри мог бы стать фашистом…

— Он тебе представляется грубым?

— Я хотел сказать, что на самом деле он романтик. Я полагаю, фашисты тоже были романтиками, но он порядочный романтик. Разочарованный вождь. Конечно, он страдал оттого, что у него знаменитый отец. Это как верблюд для Уилли. Он был романтически влюблен в Хлою, и я уверен, они оба вовсю играли в эту игру. Я не говорю об этом цинично. В жизни так много актерства — это может стать катастрофой, но иногда это способ сдерживания ситуации, которая в противном случае была бы совершенно неподконтрольна тебе.

— Значит, они были счастливы?

— Да, на свой беспокойный манер. Ты так не думаешь?

— Да, пожалуй… Хлоя определенно была романтиком. Она теперь где-то далеко от нас, бедная девочка.

— Бедная, потому что умерла молодой?

— Она никогда никого не любила по-настоящему, кроме Джесса Бэлтрама. В конечном счете после такого мужчины все другие должны казаться бледными тенями. Она так и не оправилась после того, как он ее бросил.

— Но ты, конечно, Джесса никогда не видела, да? Мне раньше хотелось изучить этого человека.

— Он, естественно, был благодарен Гарри.

— Что ж, Гарри женился на женщине, беременной от другого мужчины.

— Это типично для него, — сказала Мидж. — Он такой щедрый… настоящий рыцарь… необузданный… возможно, глуповатый.

— Склонный к саморазрушению, — отозвался Томас. — Он женился на ее раскаянии, стыде, мстительности и ненависти к себе. Его привлекают такие запахи.

— Ну, это уж слишком психологично. Она была по-своему привлекательна, этакая трагическая королева. А почему он выбрал ту, другую?

— Потому что она была невинная пустышка. В ее чистых, ясных любящих глазах он видел бескрайние моря Антарктики и летающего кругами альбатроса.

— Очень романтично. Это смешно, но я всегда считала Эдварда сыном Гарри. Это Стюарт похож на безотцовщину.

— Непорочное зачатие. Безгрешная отсутствующая мать, мать-девственница. Это способ избавиться от отца.

— Ты думаешь, этим все и объясняется?

— Нет.

— И Стюарт в самом деле станет надзирать за условно осужденными — таково, кажется, его последнее решение? Превратить всех преступников в Стюартов? Не могу его понять.

— Я тоже. У него какой-то метафизический порыв. Есть люди, способные делать только что-то одно, но им нужно попробовать все. Он похож на композитора, который должен изобрести для себя всю гармонию. Стюарт видит машину жизни, ожесточающую людей, — секс, алкоголь, честолюбие, гордыня, корыстолюбие, изнеженность — и представляет себе это в виде одной большой ловушки. Его простой план состоит в том, чтобы не попасть в нее. Вот почему ему нужно попробовать все.

— У него будет нервный срыв. Он наделает дел. А в итоге станет психопатом.

— Хорошенькие девушки любят психопатов.

— Я бы хотела, чтобы он оставил Мередита в покое. Прошлой ночью мне опять приснился этот сон о белом всаднике. Он поворачивается и смотрит на меня. А может, белая только лошадь… Ты сказал, что это символ смерти.

— В этом нет ничего страшного. Жизнь — тоже символ смерти. Это исследование умирания.

— Я знаю, смерть тебя ужасно интересует. Мне бы хотелось, чтобы Эдвард проявлял больше интереса к Мередиту. А как там Эдвард? Где он? Все думают, что он здесь. Где ты его спрятал?

— Он отправился в паломничество, чтобы пройти испытание, сугубо личное испытание. С ним все будет в порядке.

— Тебе нужно было стать не ученым, а каким-нибудь романтическим поэтом. Я хочу увидеть Эдварда. Хочу утешить его.

— Пойдем прогуляемся?

— А не пора ли выпить?

— Нет, еще рано.

— Я слишком устала.

— Тебе нужно какое-то занятие.

— Ты это все время повторяешь. И что же я, по-твоему, должна делать?

— Почему бы тебе не начать собирать колокольчики?

— Ты эльф, а не человек!

Пока они разговаривали, по траве между громадными рододендронами к ним подошел Мередит. Ноги его промокли после прогулки по лесу и оставляли отметины на круглых сухих камнях. Да, он вырос, подумала Мидж, он стал старше. Так он должен выглядеть в двадцать лет, когда станет студентом и у него появятся девушки. Ужасно. Мередит, загорелый, в чистой белой рубахе, распахнутой на шее, встал за стулом Томаса. Он расчесал свои аккуратно подстриженные волосы прямыми прядями и подровнял челку. Мальчик смотрел в глаза матери холодными пустоватыми голубыми глазами.

Томас носовым платком счищал пепел костра со своих очков.

И тут Мередит с совершенно серьезным лицом, не отрывая взгляда от Мидж, приложил палец к губам.