Онлайн книга «Бабочка на штанге»
|
— Что-то не слыхал про такое… — А разве в книжке Накамуры про это не написано? — По-моему, нет… Там больше про параллельные миры, а они вроде бы совсем рядом, только руку протяни… — Но ведь, может быть, дальние космические пространства и параллельные миры это одно и то же! Дальние превращаются в параллельные и сразу становятся близкими… У меня «шарики стали буксовать в извилинах». Но тут наш спор оборвала машина-поливалка. Шофер провел ее рядом с тротуаром и обдал наши ноги хлесткими брызгами. Конечно же, нарочно! Чибис взвизгнул и подскочил. Ну да, он же отчаянно боится щекотки. Я погрозил вслед поливалке кулаком. Та нахально вильнула задом цистерны. Чибис смеялся и махал в воздухе то одной, то другой ногой. Я тоже помахал. Влажную кожу так замечательно обдувало ветерком! — Как ты думаешь, это было доброе или вредное дело? То, что нас обрызгали? — Конечно, доброе! Шутка же! — решил Чибис. — Тогда, может, астероид Юта пролетит мимо? Ну, тот, про который недавно голосили американские астрономы… Чибис покивал. — Да, знаю!.. Сегодня на православном занятии Бабаклара как раз про него спрашивал отца Бориса… — Бабаклара? Он разве ходит на эти занятия? — Иногда ходит. Говорит, ради интереса. Чтобы поспорить… Нынче спросил: «Отец Борис, эта Юта, она что? Наказание Господа или просто космический кавардак? Вляпает она в нас или пролетит?» — А тот? — Отец Борис говорит: «Уверен, что пролетит, Господь милостив…» — На Бога надейся, а сам не плошай, — сказал я. — А как тут «не плошать»? Молиться только… Не пошлешь ведь навстречу этой Юте ядерные ракеты, как в американском кино… — Можно бы и послать, всем вместе. Лучше, чем воевать там и тут… — Сейчас уже поздно. Денег не наскрести на это дело, мировой финансовый кризис… Клим, а ты почему не ходишь на уроки отца Бориса? Из принципа, или времени жалко?.. Он интересно рассказывает… Я почувствовал, что надо отвечать честно. Не такой момент, чтобы изворачиваться и валять дурака. — Чибис, ты вот очень боишься щекотки, да? — Ну… — А я очень боюсь боли и крови… Когда мне было пять лет, меня сильно покусали бродячие собаки. Накинулись почему-то… Следов не осталось, но боль запомнилась. И с-страх ос-стался… — (Это проснулось давнее заикание.) Понимаешь, теперь я даже не для себя боли боюсь, а вообще… Когда мушкетеры в кино втыкают шпаги в гвардейцев, я зажмуриваюсь незаметно… как дурак… — Вовсе ты не дурак, — тихо сказал Чибис. — Но при чем тут отец Борис? — Он-то ни при чем… Но когда рассказывают, как распинали Христа… гвоздищами… Я слушать про такое не могу. И на картинах не могу это видеть… Потому что беспомощный… У него такая боль, а я ничего не могу поделать, не могу заступиться. Будто виноват… Чибис долго шагал молча. Чуть сутулился. Потом сказал, поддавая кроссовками снятый рюкзак. — А ты… вот и рассказал бы про это отцу Борису. — Нет, я про это никому… только тебе, первый раз… Чибис покивал на ходу: понятно, мол. И встряхнулся, перескочил на другую тему: — Книжку-то японскую не забудь завтра, ладно? Поздно вечером собралась гроза. Я стоял у окна. Сначала пространство за раздвинутой рамой заполнилось глухой, как черная вата, мглой, в домах почему-то не горели окна, а на улице не стало автомобилей. И прожекторы не светили на колокольню, — наверно, их выключили, опасаясь грозовых разрядов. Ночь пуще прежнего запахла теплой пылью, бензином и клейкой тополиной листвой. Потом в пространстве что-то щелкнуло. Тьма сделалась прозрачной. Не было проблесков, но прозрачность стала теперь ощутимой, как прохлада. И вдруг ее распахнул моментальный синий свет! Возникли над крышами провалы и выпуклости туч, вспыхнул зеленым костром большой тополь, колокольня засияла белизной… Все это — на миг и в полном беззвучии. Но почти сразу раздался шорох, а воздух как бы качнулся весь разом. Его качание сразу вымело с улицы запахи бензина и пыли. А запах тополей стал сильнее в десять раз. А еще — запах дождя. Дождь накатывал, шуршал каплями, струями. Зашумел наконец потоками. И ка-ак грохнуло! И снова синий свет! — Ура… — выдохнул я. И вобрал воздух, как включенный на всю мощь пылесос. Взметнулась штора, полетели со стола взъерошенные тетрадки — от сквозняка. Это шагнула в комнату мама. — Клим! Ты с ума сошел! Закрой окно! — Ма-а-а! Зачем?! — Потому что молния может влететь в комнату! — С какой стати? — Из-за разницы давления здесь и на улице! — Где ты про это слышала? — Была передача в «Мире природы»… — Ее делали параноики!.. У нас на доме громоотвод! — Знаю я эти громоотводы… В этот миг опять шарахнуло. Кажется, прямо над крышей. Вспышка была такая, будто зажглись и тут же разлетелись вдребезги тысячи синих лампочек. — Ай! Закрой немедленно! — мама зажала уши. — Ты хочешь моей смерти? Если не от молнии, то от инфаркта!.. Я не хотел — ни от того, ни от другого. Этого еще не хватало! Двинул от себя две тяжелые створки пластмассовой («европейской!») рамы. Они чмокнули пазами и сразу отодвинули гул грозы. — Вот… И опять духотища… Но духотищи уже не было — влажный ветер успел просвистеть комнату. — И не вздумай открывать снова, — с облегчением сказала мама. — Подумаешь, храбрец какой… Я никогда не был храбрецом! Наоборот… Если составить список всего, чего я боялся в жизни, он не влез бы на тетрадный разворот. Я и грозы побаивался, но только под открытым небом. А в родной «каюте» громы и молнии казались мне безопасными — они сверкали и грохотали как бы в ином измерении… Мама взяла меня за плечи, двинула назад, усадила на постель. Села рядом. При новом громовом ударе прижала к себе плечом. Я снисходительно сказал: — Теперь-то уж не бойся… Шла бы лучше к Лерке. Она, небось, пищит от страха. — Она благополучно дрыхнет. Допоздна скакала с подружками в «классики», еле ноги принесла… — А папа? — Он еще больше измотанный. Они с Глебом Яковлевичем дорабатывали последнюю серию… — Все равно она какая-то… не такая. Почему, если парень и девушка любят друг друга, они должны выпендриваться? «Ах, значит, я тебе не нужна? Оставь меня, я все поняла!.. Я уезжаю на Сахалин!» В ответ на мою дерзость гром снова встряхнул заоконную глубину, однако мама уже не испугалась. Только прижала меня покрепче. И посмеялась: — Папа, кажется, учел твою критику. Они с Садовским там что-то переделывали… |