Онлайн книга «Бабочка на штанге»
|
— Тогда гуляй домой. Не разлагай своим праздным видом коллектив. Я заикнулся было про больное горло, чтобы тоже «гулять», но Галина Антоновна сказала: — Великий Станиславский в таких случаях кричал: «Не верю!» У тебя, Ермилкин, актерского мастерства — ни на грош. Чибис помахал мне рукой и удалился, сдержанно прихрамывая. Он-то Станиславскому, наверно, понравился бы. А мне пришлось бегать и прыгать. Но все кончается. Через час, отпущенные «так и быть, пораньше», мы похватали с травы рюкзаки и — по домам. У Лельки был большущий рюкзак, с чем-то тяжелым. — Что там у тебя? — Два электрических утюга, наш и соседкин. Я их на большой перемене забрала из мастерской, тут рядом… — Давай, — сказал я. Раньше я никогда не провожал Лельку и вообще не ходил из школы с девчонками. Не ради какого-то принципа, а просто не случалось. Но сейчас я был благодарен Лельке за контрольную. — Возьми, — согласилась она. — А твой давай мне… — Управлюсь с двумя. Да, груз оказался ой-ей-ей, но не отказываться же теперь! Лелька жила недалеко, но в том квартале, где я бывал редко. За логом, в районе Большое Городище, на улице Энгельса. Мы пошли через мост на Камышинской. Я шевелил плечами под лямками и один раз невольно покряхтел. — Тяжело? — Ни капельки… — Станиславский закричал бы: «Не верю!..» — Пусть он это своей жене кричит! — Но он же давно умер! — Тем более… Скоро мы пришли к деревянным воротам с калиткой. — Может, зайдешь? Хочешь чаю? — Спасибо. Не хочу… — Я уронил в молодую сурепку рюкзак с утюгами, сделал «под козырек» (хотя козырька не было) и облегченно зашагал обратно. Хотелось оглянуться, но я почему-то стеснялся. Впереди, по бугристому асфальту с проросшими подорожниками, опять шагала моя тень — теперь съеженная, короткая. К подошвам липла тополиная кожура. Я снова вышел на мост. Подскочил, лег животом на чугунные перила. Внизу, в загустевшей зелени, урчала почти невидимая речка Туренка (или иногда говорили «Тюменка»). Валялся в кустах ржавый кузов какой-то допотопной легковушки. Я вспомнил про «Мазду» (правый руль…), но прогнал боязливость. За спиной проскакивали машины, в том числе и грузовые. Мост потряхивало. А потом кто-то тряхнул и меня. Толкнул, вернее. Легонько так, вежливо, под локоть. Я съехал животом с перил, оглянулся. Рядом стояли двое пацанят. Вернее, мальчик и девочка. Лет семи-восьми. Довольно потрепанного вида. Ну, девочка еще туда-сюда, хотя бы умытая. В клетчатом платьице, в простеньких колготках с дыркой на колене, с коротенькими, но толстыми косами, поверх которых курчавились завитки бронзового цвета. Круглолицая, светлоглазая… А мальчишка был в полинялом трикотажном костюме с пузырями на коленях и с перемазанными щеками. Глаза — густо-коричневые, с тенью от висков до переносицы. И… требовательные такие глаза. Мальчишка сказал тихо и сипло: — Послушай… ты можешь сделать доброе дело? Вот вопросик! — Ну… вообще-то могу, наверно. Смотря какое. Автомобиль подарить не могу… — Не надо… — по-прежнему сипло отозвался мальчик. Он глядел на свои расхлябанные босоножки (из них торчали голые пальцы, и мальчик шевелил ими). Уши у него были большие и остроугольные, как у эльфов из мультиков. — Можешь дать пять рублей? Подумаешь, «доброе дело»! Сейчас даже нищим подают десятку! А билет в автобусе стоит двенадцать рублей и обещают добавить еще! У меня же — вчерашняя добыча, двести пятьдесят! Я достал блестящую монетку. — На… Он взял немытыми пальцами и тут же отдал девочке. А та вдруг заулыбалась, хорошо так. — Спасибо… — («Спа-асибо», — получилось у нее протяжно и мягко.) — На здоровье… — хмыкнул я. Но сразу уйти было неловко, они смотрели, будто собирались еще что-то сказать. И я спросил: — А вам они зачем, эти деньги? Даже на жвачку не хватит… — (Хотя какое мое дело?) Они заговорили разом (голос мальчишки сделался чище): — Это не на жвачку, это собаке… — Он маленькая еще, почти щенок… — Мы ее подобрали… — А щенкам ведь надо теплую пищу, хоть раз в сутки… У нас было всего два рубля, а надо семь… — Мы покупаем вермишель… — Которая для быстрой варки… — А! — догадался я. — «Вермишель быстрого реагирования»! Они одинаково заморгали. Непонимающе. Я хмыкнул и подробно объяснил: — У меня есть сестра. Такая вот, вроде вас. Однажды заварила себе эту вермишель, решила стать самостоятельной. Ну, и почти сразу у нее скрутило живот. Целый час не слезала с горшка… Хотя виновата была не вермишель, а то, что сестрица перед этим стрескала четыре соленых огурца и запила пол-литрой молока. Но она все равно выла до вечера: «Это из-за нее…» Вот отец и сказал: «Написано — вермишель быстрого приготовления. А на самом деле — вермишель быстрого реагирования»… — Ага, есть такие военные части, — серьезно уточнил мальчик. А девочка добавила: — Наш Бумсель так не реагирует. Лопает и миску вылизывает до полной медицинской чистоты… — Я тоже, — признался я (ребятишки мне нравились). — Если дома нет готовой еды, завариваю и лопаю сразу две порции. И вылизываю… — И мы… — сказал мальчик опять сипловато. — Если едим вместе с Бумселем. Когда ее много. Она нам нравится… — Потому что называется так же, как мы… — Это как? — не понял я. — Вы кто? Десантный спецбатальон? — Да не-е… — стеснительно сказал мальчишка и пошевелил пальцами в сандалиях. — Там на пакете имена написаны… Девочка объяснила понятнее: — На упаковке два поваренка и подпись: «Александра и Софья». Как мы. Я — Софья, а он… ну, конечно, не Александра, а мужского рода, но все равно похоже, Александр… Я вспомнил: действительно, все это было на пакетах с вермишелью, которые я и мама покупали иногда в магазине «Тамара». — А у вас тут где магазин? — Недалеко, — почему-то заторопились они (Александр — сипло, Софья — звонко). — На Библиотечной улице… Круглосуточная продажа… Там всякие продукты… — По пути, — сказал я. — Ладно, пошли… Было не совсем по пути, но мне почему-то не хотелось расставаться с эти ребятишками так сразу. Александр — он был непонятно какой, а Софья… в ней чудилась деловитая такая ласковость. Вроде, как у Рины Ромашкиной из поселка Колёса (только Рина — большая; и где она теперь…) Мне даже подумалось: «Вот была ба наша Лерка такая». |