Онлайн книга «Черный Янгар»
|
– Мы можем торговаться, тянуть время… Улыбаться. И прикосновениями, взглядами дарить надежду. Пиркко-птичка успела усвоить правила игры. – Но как долго? – Отец повертел в пальцах баночку с золотой пудрой. – И что ты решил? Один кувшин и два бокала. Вино темно-красное, сладкое. – Есть трое. Ирку Доно… Он старше отца. Краснолиц, и глаза вечно слезятся. Еще эта мерзкая привычка губы облизывать. Но род Доно крепко оседлал Птичьи острова, и на зов Ирку откликнутся десятки кораблей. – Тайло Ар… Тоже немолод. На голове залысины, борода седая, куцая, нос огромен. И Тайло Ар вечно им шмыгал, тер, растирая докрасна. За Тайло стоит долина Кревень с ее источниками и жирной, черной землей, которая щедро одаривает род Ар живым пшеничным золотом. Но куда более известна конница рода Ар. – И Гайто Оро. Едва за сорок и собою хорош, вот только пережил двух жен, а третьей Пиркко становиться не желает. Но если сказать отцу, так разве послушает? Ему важны сотни лучников, которые пойдут за главою рода. – Мне никто не нравится. – Пиркко самолично наполнила две чаши вином. – Они все… – Позволят тебе удержать трон. Ей? Ей позволят и дальше играть роль послушной жены. Власть поделят муж и отец. А Пиркко… Птичьим крылом, лаская воздух, скользнула белая ладонь над кубком. И пальцы Пиркко сжались. Белесым глазом Акку блеснул лунный камень на перстне. – Девочка моя. – Рука Ерхо Ину легла на плечо. Грубая. Тяжелая. И стоит возразить, сожмется, оставляя синяки на нежной коже. – Нет иного пути власть удержать. Ему так кажется. Нет, он не собирается делить власть с мужем Пиркко. Он возьмет все. И уж точно Ерхо Ину не примет ее выбор. Он привык решать за всех. И прочие с покорностью принимали свою судьбу, но не Пиркко. Она не позволит снова себя продать. – Да, отец. – Пиркко взяла чашу со столика и, повернувшись, вложила в широкую ладонь Тридуба. – Я понимаю, все понимаю. В его глазах одобрение. И облегчение. – Ты всегда была умна. – Наклонившись, Ерхо Ину поцеловал ее в висок. Прикосновение губ его было холодным, жестким. – Для женщины. Она потупилась, скрывая под ресницами гнев в глазах. Тридуба осушил бокал одним глотком и крякнул. – Сладкое. Не волнуйся. Я позабочусь, чтобы твой муж хорошо с тобой обращался. Это обещание ничего не стоит, но Пиркко кивает, опустив взгляд. Она расправляет складки на платье и стирает шерстью с пальцев бесцветную пыль. – Пока никому ничего не обещай. – Ерхо тряхнул головой и повторил: – Отвратительно сладкое. Мухи… Весна, а уже муха жужжит… Тридуба взмахнул рукой, отгоняя эту ему одному видимую муху, и покачнулся. Сунув пальцы под ворот рубахи, он рванул, и ткань затрещала. – Ты… – Лицо отца сделалось красным. И Пиркко смотрела, как в глазах стремительно прорастают алые молнии сосудов. – Ты что… Он все еще стоял, могучий Ерхо Ину. Покачивался. Дергал головой и тер лицо ладонью. Из носа шла кровь, и рука Тридуба была красна. – Что ты… – Прости, папа. – Пиркко бросила на пол подушечки, подумала, что следовало бы кресло подвинуть, пусть бы присел, но то было тяжело. Да ничего страшного, если упадет Ерхо Ину, небось не покалечится. – Прости, но я не хочу быть монетой, которой ты за власть платишь. Тридуба пытался что-то сказать. Обозвать ее? Или проклясть? Но язык больше не слушался его. Да и собственное тело стало чужим, тяжелым. Оно вдруг покачнулось, обмякло, и Ерхо Ину мешком повалился на пол. – Не бойся, папа. – Пиркко присела рядом и волосы с его лица отвела. – Я тоже тебя люблю. И буду о тебе заботиться. Просто… В налитых кровью глазах его отражалось белое платье и выпуклые камни ее ожерелья. – …просто я хочу жить сама. Для себя. Понимаешь? Он шевелил губами, а по щеке сползала нить слюны. Тридуба не шелохнулся, когда Пиркко перевернула его на спину, но голову оставила на боку и заботливо подложила под нее подушечку. Она обыскала отца и, вытащив из кошеля мятый пергамент со сломанной печатью, нахмурилась: – Надеюсь, ты не покалечил его снова? У Ерхо Ину дернулась губа. – Встреча еще будет. Я сама на нее пойду. И мы договоримся. По глазам сложно было понять, что думает отец. – Конечно, договоримся. – Положив пергамент на колено, Пиркко его расправила. – Он немного обижен, но… разумный ведь человек. Да и не только на его разум надеюсь. А теперь прости, мне пора. Она вытащила подушечку, поцеловала отца в холодную щеку и встала. – Позже тебя найдут. Белый подол платья скользнул по его лицу. – Думаю, где-то через час… или два… Я скажу, что ты решил отдохнуть, жаловался, будто голова болит, и никто не удивится. Ерхо Ину видел ее домашние туфли, расшитые белыми жемчужинами. И ворс ковра, который проминался беззвучно. – Возраст, – сказала Пиркко, положив ладонь на бронзовую ручку двери. – Волнения. И всем будет очень и очень жаль. Наверное. Она выскользнула за дверь, оставив Ерхо Ину в тишине. Горел камин. Из открытых окон тянуло весенней прохладой. И во рту стояла невыносимая винная сладость. Ерхо Ину сделал единственное, что мог: закрыл глаза. Говорили, что некогда, лет двести тому, а то и триста, если не все четыреста, стоял на Гарьиной пустоши дом о пяти стенах с красной черепитчатой крышей. И пять труб подымалось из нее. И пять дымов что день, что ночь тянулись к небу. Что в каждой стене дома было по окну, а двери, сколько ни ищи, не сыщешь. И только люди отчаявшиеся, в горе великом пребывавшие, видели ее. Открывали. Входили. И навек оставались в плену пяти стен. Кто был хозяином этого дома? Колдунья-вёльхо? Нойда-чародей, на ту сторону мира глядящий? Или старая крыгга, женщина, пятерых мужей похоронившая, бездетная и оттого проклятая вовек чужие души собирать? А может, и вовсе сама темная богиня, которой тоже пристанище требовалось? Как знать. Да только однажды ночью вспыхнул дом синим пламенем, три дня горел, три ночи. И странным был тот огонь, к небу подымался, а на соседние дома, стоявшие близко, ни искры не упало. А когда догорел, то увидели люди, что в этом пламени и камни оплавились. |