Онлайн книга «Злое железо»
|
Богун молча протянул ему древний бронзовый нож с желтой костяной рукояткой, и Гонза с некоторой опаской взял его. – А он не того? – спросил он. – Не укусит? – Не бойся, – успокоил его Левон. – Бронза тоже бывает неупокоенной, только ее, к счастью, покамест никто не будил. Да и заговорил я его на всякий случай, чтобы не взбесился. А вам, девки, я вот что скажу, – обратился он к молчавшим все это время Гизеле с Лютой. – Можете ненавидеть друг друга и музыканта своего хоть до посинения, но работать вам придется вместе. И лучше будет, если вы свою ненависть засунете в одно место до времени, а то и сами себя ухайдокаете, и других тоже. Со злым железом не шутят, единственное, чем можно его остановить, – отсутствием ненависти, поняли? Гинча умчался на своем джипе, сокрушаясь, что через час автомобиль придется закопать. – Давайте, братки, и вы, сеструхи, – напутствовал он нас. – Добирайтесь к этому всебогуну и разбирайтесь с этими трёхнутыми железяками поскорее, а то у меня тачка заржавеет в земле-то. Да и город долго не продержится без железа. – Я тоже с вами пойду, – сказал напоследок Левон. – Вы шагайте вниз по берегу речки, а я вас скоро догоню, только сделаю кое-что в городе и непременно догоню. И мы стали собираться в путь. Часть вторая
Так делают богов
Пролог
Читай: Вот повесть об Еварре-человеке, Творце богов в стране за океаном. Затем, что город нес ему металл И бирюзу возили караваны, Затем, что жизнь его лелеял Царь, Так что никто не смел его обидеть И болтовней на улице нарушить Его покой в час отдыха, он сделал Из жемчуга и злата образ бога С глазами человека и в венце, Чудесный в свете дня, повсюду славный, Царем боготворимый; но, гордясь, Затем, что кланялись ему, как богу, Он написал: «Так делают богов, Кто сделает иначе, тот умрет», И город чтил его… Потом он умер. Читай повествованье об Еварре, Творце богов в стране за океаном. Затем, что город не имел богатств, Затем, что расхищались караваны, Затем, что смертью Царь ему грозил, Так что на улице над ним глумились, Он из живой скалы в слезах и поте Лицом к восходу высек образ бога. Ужасный в свете дня, повсюду видный, Царем боготворимый; но, гордясь, Затем, что город звал его назад, Он вырезал: «Так делают богов, Кто сделает иначе, тот умрет». И чтил его народ… Потом он умер. Читай повествованье об Еварре, Творце богов в стране за океаном. Затем, что был простым его народ И что село лежало между гор И мазал он овечьей кровью щеки, Он вырезал кумира из сосны, Намазал кровью щеки, между глаз Вбил раковину в лоб, свил волоса Из мха и сплел корону из соломы. Его село хвалило за искусство, Ему несли мед, молоко и масло, И он, от криков пьяный, нацарапал На том бревне: «Так делают богов, Кто сделает иначе, тот умрет». И чтил его народ… Потом он умер. Читай повествованье об Еварре, Творце богов в стране за океаном Затем, что волей бога капля крови На волос уклонилась от пути И горячила мозг его, Еварра, Изодранный бродил среди скота, Шутя с деревьями, считая пальцы, Дразня туман, пока не вызвал бог Его на труд. Из грязи и рогов Он вылепил чудовищного бога, Комок нечистый в паклевой короне, И, слушая мычание скота, Он бредил кликами больших народов И сам рычал: «Так делают богов, Кто сделает иначе, тот умрет». И скот вокруг мычал… Потом он умер. И вот попал он в Рай и там нашел Своих богов и то, что написал, И, стоя близко к богу, он дивился, Что смел назвать свой труд законом бога, Но бог сказал, смеясь: «Они – твои». Еварра крикнул: «Согрешил я!» – «Нет! Когда б ты написал иначе, боги Покоились бы в камне и руде, И я не знал бы четырех богов И твоего чудесного закона, Раб шумных сборищ и мычащих стад». Тогда смеясь и слезы отирая, Еварра выбросил богов из Рая. Вот повесть об Еварре-человеке, Творце богов в стране за океаном. [14] Мир спал. И шар земной висел, Окутанный предродовым туманом. В Адаме спал далекий Моисей, Песчинками в пустыне Ханаана Спал в чреслах не родившийся народ, Не ведая свое предназначенье, Чтоб выспаться на много лет вперед, Впрок на исходы и на возвращенья. Дремали скрипки в семени сосны, Рассеянном в земных, безвестных соках, Железные, бесформенные сны У пушек, дремлющих в руде до срока. Дремала смерть, пока еще не смерть, И жизнь, началом, вложенным в начало, Пока еще себя не ощущала. И хлябь была не хлябь, и твердь – не твердь. Но начат времени неотвратимый счет Секундами, неделями, веками… Мир просыпается. Рассветом ночь сечет. Потерян Рай, и Евой зачат Каин. [15] Просыпаться было тяжко. Сон уходил из меня нехотя, словно гнилая вода из осушаемого болота. Медленно, оставляя волокнистую тину, вязкий ил и липкую слизь, толстым слоем покрывавшие твердое дно, на котором я и находилось. Но когда первые молекулы меня наконец проснулись и осознали пробуждение, дело пошло быстрее. Тоска по предназначению, заложенная во мне давними хозяевами-людьми, и скопившаяся за время сна злость со скрежетом вырывали из небытия все новые и новые частицы меня – неупокоенного, а теперь восставшего из ржавчины злого железа. Сначала, как и подобает воинам, проснулись древние мечи, римские гладиусы и рыцарские палаши, скифские акинаки и казацкие шашки, наконечники копий и стрел, боевые топоры викингов, разбойничьи кистени, моргенштерны и чеканы, уже освобожденные человеками из земли. В запасниках и экспозициях музеев, на стенах коллекционеров оружия и просто любителей старины, в столичных помпезных дворцах, старых и новоделах, в изгрызенных кариесом веком старинных замках. Потом медленно и вяло стало пробуждаться железо, разбросанное по земной поверхности или лишь присыпанное слоем земли, – осколки снарядов и гранат, старые трехгранные штыки и более современные штык-ножи, полицейские «селедки» и георгиевские клинки белой гвардии, спавшие вперемешку с такими же клинками красных конников. Просыпались затянутые живой древесной плотью кусочки шрапнели и осколки противопехотных мин, древние метательные ножи и наконечники арбалетных болтов. Просыпались под тонким слоем почвы и в схронах черных следопытов полусгнившие автоматы, пистолеты и пулеметы, просыпались и шевелили отваливающимися, как челюсти покойника, затворами, требуя патронов, напрягали изъязвленные временем до дыр стволы, но это был не их день, не их праздник. |