Онлайн книга «Голые циники»
|
Мейерхольд подошел, схватил бутылку «Coca-Cola» и вышвырнул в окно. Вернулся к столу и сел, жадно глядя на еду. Потом, почувствовав вопрос во взгляде Сергея, поднял голову: — Кровь афганских детей. — В смысле? Мейерхольд ударил по столу кулаком: — «Coca-Cola» — это кровь афганских детей. — Ладно, проехали. Давай стаканы. Они сидели на пустой кухне. Два солдата. Два героя. — Давай, Мейерхольд, за наших парней. — Давай, брат, за «Архангела», который остался без ноги после этой ебаной бойни… — Мейерхольд, послушай… Только спокойно, ладно? Я не говорил тебе… Все тебе не говорили… Он ушел… Повесился… Тишина. Мейерхольд молча поднял стакан водки и выпил. Поставил его на стол. Молча смотрел на него минуту. Потом вскочил, схватил стакан и кинул в стену, схватил за волосы и ноздри Сергея и придавил к холодильнику. — Что ты несешь, сука?! Что ты порешь, блядва?! Сергей врезал ему в живот. Мейерхольд задохнулся, закашлялся и загнулся на пол. Сергей сел рядом. — Два года назад. Избил свою девушку, чтоб ей легче было перенести все потом… Чтоб вины не чувствовала… А потом повесился на перекладине, на которой с детства подтягивался… Мейерхольд сидел на полу, как подросток, поджимая ноги, упершись в них подбородком и чувствуя себя парализованным. — Написал почему? Хотя, хуй ли тут писать… И так ясно. — Оставил записку. Мать, когда ее открыла, то ничего не поняла. — Что там? — Служу Советскому Союзу! — Налей. — Иди, садись. Мейерхольд, словно старик, забрался на табурет. Взял на руки кота и стал чесать его круглую башку. — Пусть земля ему будет пухом. Выпил стакан и запустил его в стену. — Давай, Серега, вываливай, что там у тебя с девушкой? — Она в магазине бутылку виски украла, так мы и познакомились. — Нашенская сучка! — Да уж… Она меня в театр сегодня пригласила на Виктюка. — А это еще что за пидор такой? — Да не важно, важно — что мне надеть нечего. Я еще выебнулся, мол, в чем одета будешь, чтоб тебе под стать… А сам думаю: «Блядь, что несу… У самого только рабочий камуфляж и парадная десантная». Хотел у тебя че-нить одолжить на вечер. Мейерхольд заржал, как угорелый, и показал на гвоздь с формой. — У меня, брат, только это. Надеваю три раза в год — на день десантника, на день вывода войск из Афгана и на день рождения покойной матери. Так что ты не по адресу чуток. Убить кого — ты мне скажи, за тебя — убью. А за шмотками иди к блатате. Мейерхольд встал, открыл окно и что было сил заорал: — Блатота, выходи, на хуй, биться. До смерти, сука!!! До смерти вас, ебаных шакалов, ненавижу. Не ради вас, пидоры, мы воевали в Афгане — ради нормальных людей… Сергей встал и, не прощаясь, вышел из квартиры. Агонию Мейерхольда уже ничто не могло остановить. Только крики, слезы, сон, окончание водки и чудовищное похмелье. Выйдя из подъезда, он видел, как прохожие испуганно озирались на окна Мейерхольда и ускоряли шаг. А тот продолжал. — А вы, суки, здесь свои жопы бабками набивали, пока нас там «духи» вспарывали. Но мы соберемся скоро и тогда тряситесь, гондоны вонючие. Мы!!! Мы будем вспарывать вас на хуй… * * * Травести Хорхе оказался очень симпатичной «бабой», с третьим размером груди и силиконовыми губами. Он сидел на кровати, крутил на пальце трусы Семена Горрова и пялился в телевизор на программу, аналогичную нашей «Поле чудес», с такими же ебанько-игроками, специально подобранными редакторами проекта, чтоб веселее и глупее было. Хорхе очень переживал и активно жестикулировал, кричал буквы и иногда срывался на бас. Когда ребята вошли, он смущенно положил трусы на кровать, расправил их ладонью, словно утюгом, и положил смиренно руки на коленочки. — Нет, Рич, ты посмотри, какой у него рабочий рот. Горров подсел с Хорхе рядом и нагло начал его рассматривать в упор. — Не рот, а просто ротоебочка, какая-то. Как у девок в самых дорогих клубах. Он бы был наразрыв в нашей опьяневшей от разгула стране. Да и кто после литра водки и экстази определит — мужик он или баба. Многие снимут телку, она им минет сделает в такси по дороге домой, и выпинывают сразу. Хули с ней делать-то еще?! О постимпрессионизме с ташизмом, что ли, разговаривать?! — Вот и забери его себе, будешь с ним в такси по Тверской разъезжать, вдувать, как у тебя встанет, и разговаривать о Параджанове. Единственный слушатель твоей херотени появится у тебя. Сможешь еще своим друзьям — таким же ебнутым режиссерам, как и ты, — на ночные монтажи в прокат сдавать ее. — Я бы на вашем месте много не пиздил. Иди, знакомься с ней. И ручку не забудь поцеловать — а то еще обидится, подол задерет и с визгом убежит в березки. Девочка, видать, изнеженная вниманием русских туристов из Сибири. — Зови переводчика, хватит уже. — А переводчика нет, милый, он (Семен выпятил попу и писклявым голосом пропел) с Герой пошел на прогулку Герин член выгуливать. Хорхе рассмеялся и, показывая на Горрова, пропищал: «Lady-man». Горров подбежал к Хорхе и сделал ему «сливку». Хорхе обидился, и весь остаток времени сидел молча, обиженно потирая нос. — Не лезь к нему, слышь, и еще… Герка — не гей. — Прекрати паясничать. — Не гей, конечно, не гей… он просто так под хвост долбится. А че бы просто так под хвост не подолбиться?! Ты скажи, ты под хвост долбишься? — Не долблюсь. — Вот и я не долблюсь, а он — долбится. И этот пидор (он ткнул пальцем в щеку Хорхе)… пардон… И этот пидор тоже долбится под хвост. Горров сел на колени перед не понимающим происходящее Хорхе и с доброй улыбкой, издеваясь, продолжил: — Ну, скажи, мой милый! Долбишься под хвост? Скажи: «Я долбоеб!» — Говоря это, Герка добродушно-утвердительно мотал головой, так что Хорхе, расплывшемуся в улыбке, ничего не оставалось, как тоже утвердительно замотать головой. Горров победно вскинул руки, встали, направляясь к выходу на поиски переводчика, запел: «We are the champions, my friends!» * * * — Бля, Варь, он что, военный — красивый здоровенный? Варвара и Слава подсматривали из аллеи на Сергея, который в своей парадной форме, с тремя орденами Мужества, неуклюже мялся у входа в «Сатирикон», перед восхищенным взрослым поколением и насмешливым поколением мажоров. — Не знаю ничего. Все, Слав, я пошла. Как я выгляжу? |