Онлайн книга «Земля-Сортировочная»
— Стихи сочиняю, — ответила Танька. — Прочитай, — попросил Маза. Танька не стала ломаться: — По песчаному карьеру бегают собаки И валяются на солнце рыжим брюхом вверх. В небеса ныряют птицы, и в седой папахе Доживает одуванчик свой короткий век. Мимо поля, мимо сада наш автобус дачный Прочь из города, из ада, где давным–давно Лето нежится на крышах, голуби кудахчут И идет в кинотеатрах скучное кино. А за городом, знакомым, точно «буки–веди», По ночам, как будто вздохи, травы шелестят, Звезды прыгают с подножек поездов–созвездий, Одуванчик шлет куда–то боевой десант. Там, на воле, встретит ветер, зацелует платье, Солнце спустится с престола к светлому крыльцу. Со всего разбега кинусь к озеру в объятья И прижмусь к его родному, мокрому лицу. И того, к кому летела и кого любила, Я увижу в сизых буклях облачных седин: Рыжий клоун августейший, Августин мой милый, Конопатый император солнечных долин. — Вот так! — после паузы сказала Танька и, не прощаясь, свернула в ворота биостанции. Маза и источник времени Уже примерно час мы с Танькой идем по лесу на Источник Времени. Лес сосновый, чистый, светлый, наполненный изменчивым лунным дымом, словно опутанный паутиной. Мы шагаем по пояс в папоротнике по корням и шишкам. В небе несутся рваные, полупрозрачные, клочковатые облака. За ними то разгорается, то меркнет большая–большая луна. Она такая большая, что кажется, будто она приблизилась к Земле, и деревья, подчиняясь ее сияющему тяготению, потянулись к ней. — Фляжку не посеял? — спрашивает Танька. Я трогаю пузатую армейскую фляжку в брезентовом чехле, засунутую в карман штормовки, и говорю: — Нет. А что, Тань, время жидкое, что ли?.. Танька не отвечает. — Стой! — вдруг восклицает она, резко останавливается и тормозит меня: — Что там впереди видишь?.. Робея, я всматриваюсь в сумрак, но вижу только круглую и чистую, будто подстриженную, поляну, а посреди нее — шарообразный куст. Больше ничего нет, но мне становится тревожно. Я делаю шаг вперед, и Танька вцепляется в меня. — Куда поперся, идиот!.. — шипит она. — Эта поляна — дикая, замотает — костей не собрать!.. Кто на нее выйдет — про все забывает, так и чешет без остановки, пока не сгинет в лесах, если на людей не наткнется!.. — А обойти ее?.. — шепотом спрашиваю я, и в горле сухо. — Обойти… — ворчит Танька. — Она блуждающая, понимаешь?.. Может, она за нами охотиться начнет?.. Как вывернется под ноги — и все, финиш… Мы до сих пор стоим у сосны. — Ладно… — Танька машет рукой. — Авось… Нам повезло, авось не подвел. Лишь один раз далеко в стороне мы увидели прогал в сосновых кронах. И снова мы шагаем по серебряным папоротникам. Вот впереди сверкает река, и мы выходим на невысокий, но крутой обрывчик, заросший маленькими елочками. Река лежит перед нами антрацитово–черная, неподвижная, лакированная. Лунный диск плавает на ее поверхности. Смутное небо сводом перекрывает вышину. Мне дико и неуютно. Танька выводит меня к тому месту, где раньше стоял Багарякский мост. Мост сгорел много лет назад, но из воды еще скалятся черные, изуродованные сваи. — Нам на тот берег, — говорит Танька. — Полетим? — с готовностью спрашиваю я. — По мосту пойдем, — отрезает она. — А ведь моста–то и не хватает… — Дурак! — злится она. — Смотри! И в воде я вижу отражение моста — подгнившие бревна, разъехавшиеся доски настила… — Смотри на отражение и иди, — поясняет Танька. Мы робко, шатко, глядя под ноги, всходим на мост и продвигаемся над рекой. Выйдя на берег, по обветшалой дороге сквозь чахлый ельник поднимаемся в гору. Скелеты деревьев то и дело пересекают наш путь. Чаща вокруг тесная, непролазная, спутанная, страшная. Местами она пробита белыми, с поволокой, валунами, которых встречается все больше и больше, и они мерцают и искрятся изломами. — Дорога поднимается, близко Камень Старик, — говорит запыхавшаяся Танька. — От греха давай–ка в леc… Она бросается в дебри неожиданно быстро, и я метаюсь вслед за ней, ощутив удар ужаса по нервам. Мы сидим в яме, укрытой черными елками, и глядим на светящуюся, бледную дорогу. Дорога остается пустынной и чуть туманной. — Ладно, вылезаем, — говорит Танька минут через пятнадцать. — Что–то их нет… Может, вымерли все, популяция–то маленькая… Дело в том, Маза, что по дороге вдоль Камня Старика бродит стая волков… Их ни много ни мало, а ровно девять… С ними не справиться, от них не убежать… Надо не бояться и спрятаться в лесу… Дорога ведет нас дальше, виляет и наконец выводит на перевал, над которым вздымается блистающая отвесная скальная стена. Она клином сходится в вышине. Мы видим неровные изломы закраин и багровую растительность на гребне. — Это и есть Камень Старик, — говорит мне Танька и у его подножия сворачивает с дороги в валунные россыпи. — Раньше он назывался «Три креста» и считался чудотворным. Эти кресты были начертаны в память о трех похороненных здесь колдунах. Но потом Багаряк опустел, и о камне все забыли. Когда в Лучегорске построили мебельную фабрику, то прокладывали дорогу на лесоповал и часть камня взорвали. С тех пор он и осерчал на людей. Лесовозы с мертвыми шоферами приезжали, волки появились… А сам он после взрыва, почему его так и называют, стал походить на старика… Вот оглянись. Я оборачиваюсь и на фоне темно–синего беспокойного неба вижу четкий, мощный, черный силуэт огромного старика в колпаке, с бородой и клюкою. Старик стоит над лесом и глядит туда, где далеко–далеко осталась биостанция. Дальше мы прыгаем по каменной осыпи, цепляясь за торчащие кое–где тонкие сосенки и березки. Потом Танька стаскивает меня в узкое ущелье, где мы идем минут пять, и дорогу нам преграждает рухнувший утес. — Закрой шары и иди за мной, — говорит Танька и берет меня за руку. — Без разрешения открывать не смей, понял? Я зажмуриваюсь, и она свирепо тащит меня вперед. Я почти бегу, то и дело спотыкаюсь и чуть не падаю. Наконец моя рука выдергивается из ее лапши. Я делаю несколько шагов, останавливаюсь и окликаю Таньку: — Тань, ты где?.. Можно открывать глаза?.. Она не отвечает, и я открываю глаза. Меня прошибает ужас — я стою по горло в абсолютном камне. Я дергаюсь, вою, но власть монолита беспредельна и нерушима. |