Онлайн книга «Варшава»
|
– А, тебе еще и деньги? Ладно, держи. Бородатый достает из кармана кошелек, отсчитывает сотни, дает мне. Я прячу их в карман. – Ну, ладно, я пошел. До свидания. – Давай. * * * Экзамен по английскому. Принимает Кругликова – тетка с рыжими волосами и тремя нитками бус, бывшая переводчица ЦК КПБ. Отвечает Рублева. Я не слушаю, пишу на черновик устную тему – «My Day Off». Голубович поворачивается, шепчет: – Ты не помнишь, как будет нож для консервов? – Нет, а зачем тебе? Кругликова стучит ручкой по столу. – Quiet, please. Голубович отворачивается. Кругликова говорит Рублевой: – Вы достаточно бегло говорите, но вот грамматика… Поэтому я ставлю вам «четыре», но если в следующем семестре вы поработаете над грамматикой, то вполне можете получить и «пять». Кругликова пишет в зачетке, Рублева смотрит на нее с ненавистью. Она хватает зачетку и выходит, хлопнув дверью. Кругликова качает головой. – A very scandalous girl. Next please. Who is ready? Я встаю, иду к ее столу. Выхожу из аудитории, закрываю дверь. Липатов спрашивает: – Ну как? – Нормально, «четыре». – Поздравляю. А я вообще ничего не знаю. Не представляю, как буду отвечать… – Ладно, ни пуха. – К черту. Иду по коридору. У стен сидят на корточках три девушки с конспектами, зубрят. Одна – в короткой юбке, черные колготки натянулись на коленях. * * * Каникулы. Я – один дома, родители – на работе. Сижу у окна, смотрю на черные ветки деревьев. По улице Куйбышева едет забрызганный грязью троллейбус. Я сижу так целыми днями, никуда не выхожу. Антону не звонил, он не знает, что я приехал. Я никуда не хочу идти, не хочу ничего делать. Утром долго перебирал кассеты, хотел выбрать что-нибудь послушать и ничего не выбрал. У входа в магазин, почти закрывая дверь, припаркован зеленый «форд» с проржавевшими крыльями. На заднем сиденье – две девушки, лет по шестнадцать. Тетка, обходя машину, злобно смотрит на них. Они показывают ей языки. Из магазина выходит Гура – он до девятого был со мной в одном классе. На нем – спортивные штаны с четырьмя полосками, расстегнутая кожаная куртка, свитер «Capuchon». На свитере болтается толстая золотая цепь. В одной руке – открытая бутылка «жигулевского», в другой – еще две. Я не видел его больше года. Он махает мне бутылкой с пивом. – Привет, Вован! – Привет. – Смотри – моя тачка. Всего пятьсот баксов. А тачила еще заебись, самое то. Ты не смотри, что такой видон – это надо подделать. Поехали кататься. – Мне в магазин надо, за хлебом… – Кинься ты – за хлебом. Потом купишь свой хлеб. Садись вперед. Я открываю дверь, сажусь. Гура садится за руль, отдает пиво девушкам, мне протягивает открытую. – Будешь? Я делаю глоток. – Гура, открой нам пиво, – говорит одна девушка. – А вы что, сами не можете? Во молодежь пошла – ни хера не умеют. Гура берет две бутылки, открывает одну о другую, зажигалкой сковыривает пробку со второй. – А познакомь нас со своим другом. – Это – Вован. А это, короче, Лена и Ира. Я говорю: – Очень приятно. Девушки улыбаются. На них – польские куртки из «мятой» ткани, с пальмой и надписью «Phuket», у Лены – фиолетовая, у Иры – голубая. Гура поворачивает ключ, жмет на сцепление и газ. Машина трогается. Выезжаем на Строительную. Я спрашиваю: – Ты тачку здесь брал? – Не, в Польше. Разве здесь такую возьмешь за пятьсот? В Польше, само собой… Я там работаю… Гура улыбается. – Рэкетир он, рэкетир. – Ира гигикает. – Ну а что тут такого? Мы ничего плохого не делаем. Хотят зарабатывать – пусть платят. Много мы не берем – двадцать тысяч. Максимум пятьдесят. – Долларов? – Каких, на хуй, долларов? Мы бы уже все в золоте, бля, ходили, если б долларов. Злотых. Это доллара два примерно. Все по-честному. Гура просидел два года в первом классе, потом учился на «тройки», как большинство пацанов. Был тихим – за район не лазил, магазины не грабил. После девятого пошел в тридцать восьмое училище на автослесаря. Едем по Строительной. «Хрущевки», две новые девятиэтажки, общага, три старых двухэтажных дома. Из труб химзавода валит сизый дым, ветер разносит его по небу. Гура говорит: – Не, в Польше – заебись. Нас человек десять пацанов ездит, все свои: семьдесят четвертый, семьдесят пятый год. Водку дорогую бухаем, жрем по-нормальному. Бананы всякие, хуяны. Пиво немецкое – по пять банок в день, стабильно. Не то, что это – это сцули, а не пиво. Девушки ржут. На площади Орджоникидзе народ толпится у красно-белых коммерческих киосков. – Поехали ко мне на хату, – говорит Гура. – Посидим по-нормальному, а? Я здесь в центре однокомнатную снял – чтоб не с родаками, а то они мертвого заебут. Гура с девушками сидят на потертом кожаном диване, я – в зеленом продавленном кресле. На низком круглом столе – батон, нарезанная мокрая колбаса, литровая «бомба» спирта «Royal» и две больших бутылки лимонада. У окна – огромный письменный стол, вся стена – в книжных полках. В углу – бутылки от «жигулевского» и скомканные носки. Я спрашиваю: – А чья это квартира вообще? – Деда одного. Он – профессор или типа того, хуй его знает. Говорит – за квартиру дорого платить, пошел жить к дочке, а эту хату мне сдал. Гура разливает спирт в фужеры из красного стекла. Ира и Лена разбавляют его лимонадом. Гура берет фужер. – Ну, будем. Мы чокаемся, выпиваем. Я беру кусок батона, он крошится, крошки падают на пол. Гура говорит: – Кидай на хуй свой институт, поехали со мной, а? Заработаешь за год на машину или на квартиру там – и учись потом, сколько хочешь. – Или вместо учебы – в зону лет на десять. – Лена хихикает. – Отдохнуть… – Тихо ты, дура. Со всей нашей бригады никто еще не сел. Пшекам мы до жопы – мы их не трогаем, только своих. Ладно, давайте еще… Лена говорит: – Гура, поставь музыку. Он встает, сует кассету в музыкальный центр «Panasonix». Врубается диско. |