Онлайн книга «Варшава»
|
Просыпаюсь, вскакиваю. Почтальон с велосипедом, в фуражке трогает меня за плечо. Он показывает свернутой газетой на почтовый ящик над лавкой. Я беру газету, сую в щель. Почтальон говорит: – Данке шён. Сижу на заднем сиденье «БМВ». За рулем – мужик в костюме и белой рубашке. Рядом на сиденье – черный кожаный портфель. Мужик говорит по-английски: – Понимаю, у вас сейчас драматические перемены… Это очень хорошо, что у вас тоже демократия и рыночные реформы. Шоковая терапия – это трудно, но все-таки это – шаг на пути к цивилизации, от этого никуда не уйти. Главное, что коммунизм сокрушен. Правда ведь? – Ну, да. Наверно… – Конечно, вам сейчас тяжело. Но скоро будет легче. Все страны проходят через это. Другой модели, кроме капитализма, нет. Все это поняли, и лучше было бы для вас, если бы вы поняли это раньше. Возьмите Чехословакию или Польшу – там реформы уже идут полным ходом. Но и у вас, в России, все будет нормально, я уверен. Вы уже можете покупать западные товары, и молодые люди, как ты, могут путешествовать в Европу. А потом ты приедешь домой и расскажешь про рыночную экономику и капитализм, и еще больше людей у вас там поймут, что от этого никуда не уйти. Звонит радиотелефон. Мужик берет трубку, что-то быстро говорит по-немецки. Я не понимаю ничего, кроме «Русланд». Он выключает телефон, кладет трубку. – Куда тебе в Берлине? – Все равно. Главное – к метро. – А кто у тебя здесь? – Друзья. За окном – пригород. Серые однообразные дома, яркие рекламные щиты. Немец включает радио, щелкает кнопкой, переключая с одной станции на другую. Играет «Секс пистолз» – он оставляет эту музыку, довольно покачивает головой. – Классная песня. Знаешь, кто поет? – Знаю, «Секс пистолз». – Что, в России тоже знают «Секс пистолз»? Не думал, не думал. А вообще – отлично. Группа моей молодости. Я ведь тоже был когда-то панком. С гребнем ходил. А теперь уже и волос-то не осталось. – Он проводит рукой по лысине, криво улыбается. – Классное было время. Шестнадцать лет. Анархия. Революция. Панк. Если в молодости не побеситься по-настоящему, будешь потом всю жизнь жалеть. – А как же революция? – Какая еще революция? Никто ни в какую революцию не верил. Даже английские панки, те, кто все это придумал. Панк – это значит напиться в жопу и потрахаться стоя, в зассанном подъезде. А революция – это так, фантазии. На платформе метро – почти пусто. Два китайца пьют колу из банок. Я разглядываю автомат с «марсами», «сникерсами» и другими шоколадками. На стекле вагона выцарапано «РУ5». На дверях – бессмысленная сетка граффити. Толстый пацан в черной кепке «Renault» читает книгу «Wie eine Rose im Winter». Выхожу из поезда. Оля ждет на платформе, в голубых джинсах и черной майке. Мы обнимаемся. – Привет. – Привет. – Как доехал? – Нормально. Деревянный забор заклеен афишами «Ace of Base», некоторые – оборваны. Между афишами – надпись баллончиком: «Turken – Aus!» Я спрашиваю: – Что это значит? Турки – вон? – Да. – Что, немцы не любят турок? – Некоторые не любят. Всякие националисты и неофашисты. – А таких здесь много? – Судя по газетам – много, но сама я ни разу не видела. Давай зайдем в супермаркет, купим пива. – Давай. А тебе в университет не надо? Сегодня, вроде, пятница… – Не-а. У меня в пятницу занятий нет. Длинный уикенд. Супер, правда? Качу тележку между рядами разноцветных коробок и пакетов. Оля говорит: – Когда я только приехала, меня не то, чтобы потрясло это изобилие, но я как-то растерялась. Первые две недели жила в семье. Нормальные такие люди, обеспеченные, интеллигентные. Музыку классическую слушают, книги читают. Это они тебе приглашение сделали… Так вот, в первый день взяли меня с собой в супермаркет, а там сорок сортов сыра. И они спрашивают: какой ты хочешь? А мне сложно выбрать, потому что я практически ни одного не знаю… – Может, они над тобой издевались? Видели, наверно, по телевизору пустые полки года три назад… – Да нет, вряд ли. Я же говорю: они – нормальные люди. Мы и сейчас поддерживаем отношения – раз в месяц они приглашают меня на ужин. Только Дорис… Она вроде как начинает ревновать Маркуса ко мне. Все-таки, ей уже сорок три, хоть и хорошо выглядит, следит за собой… Слева – отдел сыра. В застекленном прилавке выложены разные сорта. Я говорю: – А какая вообще проблема насчет сыра? Можно тыкнуть пальцем в любой, если ни одного не знаешь… – А вдруг окажется невкусным? – Ну, если только так… Да, года два назад от этого изобилия поехала бы крыша. А сейчас в «Центральном» универсаме почти столько же всего, только дорого… – В этом и разница, – говорит Оля. – Здесь все дешево. Ну, для обычного человека, я имею в виду. Подходим к холодильникам с пивом. Усатый толстопузый немец грузит в тележку блоки банок «Holsten». Оля шепчет мне: – Вот тебе – экспонат. Типичный бюргер. Такими привыкли считать немцев. Стереотип. К счастью, здесь не все такие. Лежим на кровати, пьем из банок пиво «Berliner Kindl». За окном – бледное неяркое небо. В комнату залетает шум машин и обрывки уличных разговоров. Оля затягивается сигаретой, стряхивает пепел в банку. Я проглатываю последние капли пива. – Больше нет? – Не-а. – Пошли, может, возьмем еще? – Давай лучше на дискотеку. Как тогда в Минске – мне понравилось. А тебе? – Мне тоже. – А здесь это еще в сто раз круче. – Ну пошли. Я встаю с кровати, беру со стула рубашку, надеваю. На стенах дискотеки – абстрактные картинки в рамах. Моргает цветомузыка. Молодежь прыгает под монотонный ритм, в толпе полно негров и турок. Песня останавливается, диджей что-то орет по-немецки. Оля говорит: – Хочу пить. Протискиваемся к бару. Я достаю двадцать марок, говорю девушке за стойкой: – Цвай бир. Она забирает купюру, берет с полки над стойкой бокал, ставит под кран. Я спрашиваю Олю: – Ты когда теперь домой собираешься? – Может, на Рождество. А может и нет… Мама говорила, что сама хочет приехать… Барменша кладет на стойку круглые картонки «Warsteiner», ставит на них бокалы, сует мне в ладонь десять марок и монеты. |