Онлайн книга «Любовник из Северного Китая»
|
— Никому не запрещено видеться с Анной-Марией Стреттер! — Девочка внезапно переходит на крик. — Каждый вечер она сидит на террасе своего дома с дочерьми. И вообще, кто она такая, госпожа Стреттер? Все знают про того молодого человека из Вьентьяна, об этой истории писали в газетах… Китаец слушает, смотрит на нее с обожанием. — И вообще, я однажды видела ее на уроке латинского у кюре Виньлонга. Он учил латинскому французских детей, а она пришла со своими дочерьми. Она спросила у кюре, кто я такая. Он сказал: «Дочь директрисы французской школы». Она улыбнулась мне. И сказала кюре, что у меня странный взгляд. Я услышала. И рассказала об этом матери. На следующий день мать отвела меня на консультацию к доктору Самбуку: она испугалась, что я стану косить. Доктор успокоил ее, у меня не оказалось никакого косоглазия. — А латинский ты выучила? — Не очень. Скоро бросила. Молчание. — Тебе никогда еще не делали предложений? В Сайгоне это так модно… — Делали. Мать сначала тут же соглашается, а потом я плачу, и она отказывает, выходят одни неприятности… Последним был один господин из транспортной конторы, лет тридцати пяти-тридцати восьми, не меньше… Богатый. Матери очень хотелось выдать меня за него, но я отказалась, потому что он очень жирный… и очень красный… понимаешь? Молчание. Потом китаец спрашивает: — Тебе было страшно только что? — Да. И тебе тоже. — Да. — Как бы ты убил меня в Лонгане? — Как настоящий китаец. С особой жестокостью. Она все еще стоит у двери, он идет за ней. Она кажется совершенно измученной. Он относит ее на кровать. Она закрывает глаза, словно намереваясь спать, но не засыпает. Он обнимает ее. Говорит с ней по-китайски. Когда он говорит по-китайски, она всегда смеется. — Ты мне еще спой по-китайски. Он поет по-китайски. А потом плачет. Она плачет вместе с ним, сама не зная почему. Они не смотрят друг на друга. Потом она смотрит на него с мольбой. Тогда он проникает в нее с такой нежностью, какой она еще не знала. На какое-то время он замирает, не двигается. Оба стонут от желания. Потом она закрывает глаза. — Возьми меня, — говорит она. Очень тихо китаец просит ее: — Скажи мне сразу, как только узнаешь дату вашего отъезда. — Нет. Она снова просит его о том же. Он выполняет ее просьбу. Она поворачивается, прижимается к нему. Обнимает его. Он говорит, что она его девочка, сестра, любимая. Они не улыбаются. Он тушит свет. — Так как бы ты убил меня в Лонгане? Повтори еще раз. — Как китаец. С особой жестокостью. Она повторяет конец фразы, словно это строка из стихотворения. Лицей. Коридоры заполнены учениками. Девочка ждет в конце коридора. Она стоит, глядя на улицу, как бы отъединившись от окружающих. Мимо проходит надзиратель, трогает ее за плечо. — Мне надо с вами поговорить, — говорит он. Девочка следует за надзирателем в его кабинет. — Дело вот в чем: матери наших учениц запретили своим дочерям всякое общение с вами. Этого следовало ожидать. Думаю, вам об этом известно. Девочка улыбается. Ей об этом известно. — Но есть кое-что посерьезнее. Матери учениц сообщили директрисе «Льотей», что вы не каждый вечер возвращаетесь в пансион. — Надзиратель впадает в легкое раздражение. — Как они об этом узнали… остается загадкой… Матери наших учениц из Сайгона — он улыбается — расставили вокруг вас полицейские посты. Они не хотят, чтобы их дочери хоть чем-то запятнали себя. Они говорят — держитесь! — «Зачем этой шлюхе степень бакалавра? Для таких, как она, хватит и начальной школы»… Молчание. — Вы решили предупредить меня из-за моей матери? — спрашивает девочка. — Да. Вы же знаете с каким уважением я к ней отношусь. (Пауза.) Как вы считаете, что тут можно сделать?… — Мы с вами можем вести себя, как вели до сих пор. Вы будете время от времени делать мне предупреждение, а я иногда не буду ночевать в «Льотей»… Ничего другого мне в голову не приходит… А вам? Молчание. — Пожалуй, и мне тоже. К тому же директриса «Льотей» связалась с вашей матерью… — Это не страшно. Матери совершенно наплевать на нашу репутацию… наша семья не похожа на другие… — А что хочет ваша мать для своих детей? — Она хочет, чтобы ее дети как-нибудь пристроились. И дали бы ей умереть спокойно. Только она сама не понимает, что хочет именно этого. Надзиратель продолжает играть роль доброго друга: — Вы пропустили и занятия в лицее, но это уж я беру на себя. — Я знала, что вы мне поможете. Надзиратель смотрит на нее дружелюбно: — Мы с вами друзья… Девочка улыбается. Насчет этого она не так уверена, как он. — Правда? — Правда, — подтверждает надзиратель. Она снова улыбается. Молчание. — Это ваш последний учебный год в Индокитае… — Да… возможно, даже последние недели… И если директор потребует, чтобы меня исключили, это уже не будет иметь никакого значения. Но я знаю, что он этого не сделает. — Он никогда этого не сделает. Надзиратель улыбается девочке: — Я благодарю вас за доверие к нам. «Только учителя смогут спасти Индокитай от белого идиотизма» — так сказала мне однажды ваша мать. И я ни на минуту об этом не забываю. Девочка во время всей этой беседы выглядит рассеянной и безразличной и никак не реагирует на оскорбления. — Думаю, теперь мою мать все это совершенно не трогает. Она попросила о репатриации старшего сына. Все остальное для нее просто не имеет значения. Надзиратель ничего не знал об этом. — Значит она наконец решилась… — Да. — Жаль… такой милый юноша… ваш Пьер. Я ведь знал его ребенком… Да, девочке это известно. Глаза ее наполняются слезами. Надзиратель замечает это: — Но он вел себя ужасно с вами и вашим младшим братом… Звонок на урок. Надзиратель и девочка вместе выходят из его кабинета. — Вы познакомились с матерью в Тонкине?… — спрашивает она. Надзиратель удивлен — девочка никогда еще не разговаривала с ним о своей семье. — Да. Вас тогда еще не было на свете. — Расскажите, какая она была. Я совсем не представляю себе, какой она была в молодости. |