Онлайн книга «Шанхай. Любовь подонка»
|
– И это хорошо. Иначе, как бы мы встретились… Она протянула ко мне руку, неуловимым движением провела пальцами по моей щеке и тут же схватилась за чашку, будто снова прячась. – А ты, в каком месяце родился? Хотя, подожди, я угадаю… В апреле? – Э-э, да… – озадаченно обронил я. – Но откуда ты знаешь? Я, наверное, сам тебе уже сказал… – Нет, просто догадалась. Овен и Лев хорошо ладят. – Ты знаешь, если честно, то, кажется, я Телец: родился, как Ленин, двадцать второго апреля. – Да?.. Ой, лучше бы пораньше, было бы так хорошо. Мне показалось, она огорчилась. – Ну, я же не знал, что тебя встречу. Вылез из мамы, когда захотелось. – Это ничего… Она улыбнулась, словно успокаивая меня, и полезла в сумочку. – Сейчас посмотрим. Вынырнул на свет божий медвежонок Путин, за ним потянулся на ремешке телефон. – У тебя там все записано, в телефоне? – Не в телефоне, в Интернете. Конечно, записано, – терпеливо пояснила она. Да, подумалось мне, вот она, разница поколений. В моей мобиле ведь тоже есть выход в сеть, но я, ни разу не пользовался. Выхожу по старинке, с компьютера. Ли Мэй проворно нажимала клавиши. Я разглядывал ее лицо, подсвеченное в дождливых сумерках мягким голубым светом от экрана телефона. – Да, действительно… – задумчиво сказала она. – Ленин был Тельцом. А еще Маркс. И Бальзак… – Ну, видишь, все не так уж плохо. Лениным и Марксом, пожалуй, я быть не хотел бы, а вот с Бальзаком в одной компании – неплохо. – Почему? – оторвавшись от экрана, взглянула с любопытством. – Видишь ли, каждый писатель должен уважать Бальзака. Хотя бы за то, чего именно он добился: он заставил издателей уважать авторское право и платить за книги гонорары. А до этого писателям лишь подаяния денежные делали, да и то не всегда. – Ты – писатель? Она так удивилась, что отложила телефон и слегка откинулась в кресле, будто заново разглядывая меня. – Пока не совсем настоящий. На бумаге еще не издавался, только в Интернете, – кивнул я на ее телефон. Она с готовностью взялась за трубку, потянула к себе. Путин поспешно пополз по столу. – Скажи адрес, я хочу посмотреть. – Да ну… Там ведь все равно кириллица, ты не разберешь ничего, тем более с телефона. – День сюрпризов. И что ты пишешь? Она смотрела на меня так же, как тогда, когда я рассказывал ей о Ван Гоге. – И о чем ты пишешь? – О жизни, – отделался я простым ответом. – Рассказы, но мало. Еще повесть написал, про русскую армию. – Ты служил в армии? – снова удивилась она. – Это очень почетно. Туда не так легко попасть, я знаю. Берут лишь самых достойных. Умеешь стрелять? Она забавно сложила руки, изображая оружие. Я рассмеялся: – Это у вас так, наверное. Людей-то много. А у нас ситуация другая: и от армии бегут и из армии бегут. Мне – убежать не удалось, зато научился шить, стирать, готовить и подметать. – Это хорошо. Твоей жене легко будет – есть помощник. Вряд ли бы Инна с ней согласилась… Ну, да и ладно. – Еще могу до сих пор отжаться от пола сотню раз, – не удержался я от хвастовства. – Так что, можно сказать, много полезного узнал. Про что узнал, о том и написал. Может, когда-нибудь издадут, вроде издатели заинтересовались. Но если нет – значит, нет. Не так уж важно. Главное – читают люди. – И как – нравится им? Я достал из кармана красную сотенную купюру. Показал Ли Мэй. – Кому как… Я не вот этот портрет, чтобы всем нравиться. – Ты помнишь! – засмеялась она. – Ты помнишь! – У меня профессиональная память. Я же лаоши… Последнее слово я произнес, пародируя интонацию Ли Мэй. – Перестань! Вновь над столиком рассыпался ее звонкий смех. – Разве можно дразнить принцессу! И тем более – Льва! Это опасно. – Кстати, о принцессах. Ее Высочество чего-то желало, пока недостойный слуга не отвлек внимание на себя. Слуга кается, и теперь – весь внимание. Ли Мэй поставила локти на стол, положила на ладони подбородок. – Ты не будешь смеяться? Я пожал плечами. Она вздохнула. – Ну, хорошо. Тогда скажи – ты любишь петь? Мне моментально вспомнилась незабвенная «Ирония судьбы»: «Знаешь, когда люди поют?.. Люди поют, когда они счастливы!» – Хм… Кажется, последний раз я пел как раз в армии, в строю. Мой командир говорил, что если ему захочется услышать, как кричит Кинг-Конг, ему не надо идти в кино, достаточно послушать меня. Хотя, постой… Да, еще иногда я пел, когда много выпивал. Но я уже давно отслужил и относительно давно трезв. Так что вряд ли решусь на такое – петь прилюдно. – Мне трудно понять, шутишь ты или говоришь серьезно, – улыбнулась она. – Я сам не понимаю, так что не волнуйся. Но насчет пения – я абсолютно серьезен. Страшнее нашего русского пения за праздничным столом может быть, пожалуй, только одно – караоке. Есть два самых страшных зла на Земле – атомная бомба и караоке. – Ты, правда, так думаешь? Мне показалось, она огорчилась даже больше, чем когда узнала, что мой знак зодиака не слишком хорош в сочетании с ее Львом. Я растеряно огляделся – в поисках предмета, которым мог бы себя убить. За соседним столиком сидела пожилая пара европейцев: седая старушенция и ее спутник, похожий на высохшую ящерицу. Они чинно поедали крохотную тонкую лепешку, выдаваемую в кафе за пиццу. Я увидел на их столе пластиковый зубчатый ножик. Немедленно захотелось отобрать его и в страшных мучениях отрезать себе язык. – Видишь ли… В Москве мои соседи однажды купили себе домашнее караоке. И когда они напивались, то есть почти каждый день, они начинали петь в микрофон. Особенно ночью. Сначала я думал, что у них воет огромная собака, но потом стал различать слова – певцам особенно нравились тюремные романсы. С тех пор я не люблю это занятие. А еще в прошлом году мои студенты-выпускники затащили меня на прощальной вечеринке в такое специальное место, с телевизорами и диванчиками… – KTV, – кивнула Ли Мэй. – Да, караоке-бар. Оказалось, они специально для меня заказали там русские народные песни, которых, к стыду своему, я полностью не знал ни одной. И пытались заставить меня петь вместе с ними. Я объяснял, что не нужно этого делать, но куда там… В общем, когда я пробасил им пару строчек из «Дубинушки» – есть у нас такая песня, только тогда они забрали у меня микрофон и согласились, что лучше мне просто сидеть и слушать. А сами часа два пели, и наши песни, и ваши, и на английском… |