Онлайн книга «Взрослые игрушки»
|
Слёзы капают на сигарету, и она шипит, а потом гаснет. Бросаю окурок в баночку из-под сайры, и снова иду к бабушке. Бабушка лежит на кровати ко мне лицом, и молчит. Только смотрит так… Как лицо с иконы. Падаю на колени, и прижимаюсь щекой к высохшей бабушкиной руке: — Бабушка, не надо… Не надо, пожалуйста! Не делай этого! — Слёзы катятся градом, нос заложило. — Тебе, Лидуша, квартира отойдёт. Дедушка так давно хотел. Не станет меня — сделай тут ремонтик, хорошо? Туалет мне уж больно хотелось отремонтировать, плиточку положить, светильничек красивый повесить… — Не на-а-адо… — Под кроватью коробочку найдёшь, в ней бинтик эластичный. Как умру — ты мне челюсть-то подвяжи. А то так и похоронят, с открытым ртом. — Переста-а-ань! — А в шкафу медальончик лежит. Мне на памятник. Я давно уж заказала. Уж проследи, чтобы его на памятник прикрепили… — Ы-ы-ы-ы-ы-а-а-а-а-а… — Иди домой, Лидок. Мама тут останется. А ты иди, отдохни. И так зелёная вся… По стенке ползу к двери. В кармане звонит телефон. Беру трубку и молчу. — Чо молчишь? — Вовкин голос. — Алло, говорю! — Чего тебе? — Всхлипываю. — Завтра тридцатое, не забудь. Бутырский суд, два часа дня. Не опаздывай. — Вовкаа-а-а-а… Бабушка умирает… Пожалуйста, перенеси дату развода, а? Я щас просто не могу… — А я потом не могу. Не еби мне мозг, ладно? Это ж как ключи от машины, которую ты продал. Вроде, и есть они, а машины-то уже нет. Всё. Так что не цепляйся за этот штамп, пользы тебе от него? — Не сейчас, Вов… Не могу. — Можешь. Завтра в два дня. Убираю трубку в карман, и сползаю вниз по стенке… … «Не плачь, так получилось, что судьба нам не дала с тобой быть вместе, где раньше я была?» — пела магнитола в машине таксиста, а я глотала слёзы. Всё. Вот и избавились от ненужных ключей. Теперь у Вовки всё будет хорошо. А у меня — вряд ли… «Только ты, хоть ты и был плохой… Мои мечты — в них до сих пор ты мой…» — А можно попросить сменить кассету? Ваша Буланова сейчас не в тему. Я десять минут назад развелась с мужем. Таксист понимающе кивнул, и включил радио. «Милый друг, ушедший в вечное плаванье, свежий холмик меж других бугорков… Помолись обо мне в райской гавани, чтобы не было больше других маяков…» — Остановите машину. Пожалуйста. Я расплатилась с таксистом, и побрела по улице пешком. Полезла за сигаретами — оказалось, их нет. То ли потеряла, то ли забыла как пачку пустую выкинула. Захожу в магазинчик у дороги. — Пачку «Явы золотой» и зажигалку. Взгляд пробегает по витрине, и я спрашиваю: — А конфеты вон те у вас вкусные? — Какие? — А во-о-он те. — У нас всё вкусное, берите. — Дайте мне полкило. Выхожу на улицу, и тут же разворачиваю фантик. Жадно ем шоколад. С каким-то остервенением. И снова иду вперёд. Вот и бабушкин дом. Поднимаюсь на лифте на четвёртый этаж, звоню в дверь. Открывает мама. Не давая ей ничего сказать — протягиваю через порог ладонь, на которой лежит конфета: — Я хочу, чтобы бабушка её съела. Пусть она её съест. Знаешь, я вспомнила, как ты мне в детстве запрещала есть конфеты, а бабушка мне всё равно их давала… Я тоже хочу дать бабушке конфету. Мама молчит, и смотрит на меня. Глаза у неё красные, опухшие. — Что?! — Я ору, сама того не замечая, и конфета дрожит на ладони. — Что ты на меня так смотришь?! Я принесла бабушке конфету! — Она умерла… — Мама сказала это бесцветным голосом, и села на пороге двери. Прямо на пол. — Десять минут назад. Сейчас машина приедет… Наступаю на мать ногой, и влетаю в комнату. Бабушку уже накрыли простынёй. Откидываю её, и начинаю засовывать в мёртвую бабушкину руку конфету. — Возьми, возьми, ну пожалуйства! Я же никогда не приносила тебе конфет! Я не могла опоздать! Я… Я с Вовкой в суде была, ба! Я оттуда на такси ехала! Я только в магазин зашла… Ну, возьми, ручкой возьми, бабушка!!! Шоколад тонким червяком вылез из-под обёртки, и испачкал чистую-чистую простыню, которая почему-то пахла сиренью… * * * Я не люблю конфеты. Шоколад люблю, торты люблю, пирожные тоже, особенно корзиночки. А конфеты не ем никогда. Мне дарят их коробками, я принимаю подарки, улыбаясь, и горячо благодаря, а потом убираю коробку в шкаф. Чтобы поставить её гостям, к чаю… И никто из них никогда не спросил меня, почему я не ем конфеты. Никто. И никогда. Муж Светлые волосы раскиданы по подушке. Карие глаза смотрят сквозь него, бровки хмурятся. Губы приоткрыты, и пахнут яблоком… И прижать её к себе хочется, и не отпускать никуда. И кожа у неё смуглая, горячая и бархатная. И острые плечики вздрагивают… И темно. И только голос в невидимых колонках поёт про семь секунд: You're just seven seconds away… That's much, too much. I can't touch your heart You're just seven seconds away But, babe, it hurts when we're worlds apart You're just seven seconds away… И он торопится успеть, уложиться в отведённое ему время, и рвётся всем телом ей навстречу, и знает, что у него осталось только несколько минут… Несколько минут. И она уйдёт. Встанет, виновато улыбнётся, соберёт в пучок растрёпанные светлые волосы, закурит, выпустит в потолок струйку дыма, и спросит: — Проводишь? И знает, что нельзя ей отказать. Невозможно. И времени совсем нет. Можно только подойти к ней сзади, уткнуться носом в шею её, вдохнуть её запах — и молча отпустить… А потом ждать. Ждать-ждать-ждать. Ждать звонка. Или встречи. Или сообщения на экране монитора: «Ты меня ждёшь?» Ты меня ждёшь? Зачем она спрашивает? Кокетничает? Жду. Всегда жду. Каждый день, каждую минуту… Жду. Глаза её снятся. Волосы. Запах на подушке заставляет перебирать в памяти секунды и мгновения… |