Онлайн книга «Торжество возвышенного»
Жена возвращается. Она вошла и села, не поздоровавшись. Она ничего не ответила, ничего не сказала. В глазах ее спокойствие. Что ей стало известно? Без сомнения, у нее хорошая новость, и ей жалко поделиться со мной. Свинья. Если бы случилось что плохое, она с порога швырнула бы мне это в лицо. Вернулся Аббас? Спросить? Прошло время, прежде чем она сказала: — Мы приглашены на спектакль… Она протянула мне отпечатанную программку. Мои глаза остановились на строке «драматург Аббас Юнес». Меня охватила гордость. Я спросил: — Пойдем? — Что за вопрос! — Может быть, нам не понравится видеть самих себя… — Нам нужно посмотреть спектакль Аббаса. Я промолчал. Она сказала: — Сердце подсказывает мне, что автор должен появиться. — Кто знает? — Сердце знает. * * * Мы отправились, стараясь выглядеть как можно лучше. Я надел выходной костюм, а Халима взяла напрокат у Умм Хани платье и пальто. Нас встретили хорошо. Халима сказала: — Но я не вижу автора. Сархан аль-Хиляли ответил: — Он не пришел. Я же говорил тебе, все в порядке. Значит, она встречалась с ним, и он ей о чем-то рассказал. Было еще рано, и мы пошли навестить дядюшку Ахмеда Бургуля. Он подал нам — за счет заведения — два сэндвича и два стакана чая. Сказал, смеясь: — Как в добрые дни! Мы не ответили ни словом, ни улыбкой. Перед началом мы заняли свои места в первом ряду. Зал был набит до отказа. Халима произнесла: — Это успех. Я пробормотал: — Только через неделю можно будет судить. Мой цинизм не спасал, я разнервничался. Почему меня волнует только пьеса и ничего более?! Занавес поднимается и приоткрывает наш дом. Наш дом, никакой другой. Интересно, это решение аль-Агруди или Аббаса?! Отец, мать и сын. Это, попросту говоря, притон и игорный клуб. Здесь не одно преступление и не одно предательство. Мать выглядит беспринципной шлюхой. Ее партнеры сменяются — директор, режиссер, критик и Тарик Рамадан! Я шокирован. Бросаю взгляд на жену. Она дышит тяжело, сдавленно. Вот — ад. Кто бы мог подумать, что в голове у нашего педанта вся эта труха? Я доволен тем, как он представляет себе свою мать. Доволен, что ей интересно, как он ее видит. Эта пьеса чинит за меня расправу, мстит за меня. В этот момент позора я наслаждаюсь победой над обоими — над матерью и сыном. Над своими заклятыми врагами. Меня он не понял. Он преподносит меня как слабака. Человека, который при столкновении с реальностью сворачивает с прямой дороги. Я не такой дурак. И не настолько запутавшийся человек, чтобы дать слабину. Я вырос простым, открытым, свободным. Я видел лицемерие и осуждал его. Тебе этого не понять. Секрет твоего успеха в том, что ты льстишь притворству и лживому превосходству. И плевать мне на твой окончательный уход! После того как стихла буря неистовых аплодисментов, нас, по старой традиции, пригласили в буфет отметить успех. Я спросил ее шепотом: — Останемся или уйдем? Она была категорична: — Как мы можем не участвовать? «Ты зря притворяешься, что не придала этому значения. У тебя нет крыльев, как у меня». Она проговорила: — Ему не следовало совершать самоубийство… Я сказал, чтобы позлить ее: — А какого конца ты хотела для убийцы? — Он вызывает сочувствие… Последовали тосты. Сархан аль-Хиляли сказал: — Моя интуиция не обманывает. Салем аль-Агруди: — Дикость, конечно, но впечатляет. Фуад Шельби: — Пьеса напоминает публике о ее собственных ежедневных страданиях. Все же пессимистично… Сархан аль-Хиляли переспросил, передразнивая: — Пессимистично?! — Не обязательно было совершать самоубийство после того, как публика в него поверила. Аль-Хиляли сказал: — Это не самоубийство, такова судьба молодого поколения в борьбе за спасение! — А мерзавцы будут здравствовать? Аль-Хиляли захохотал: — Да хранит их Бог! Повернулся к Тарику Рамадану, директор поднял бокал со словами: — За открытие великолепного актера в возрасте пятидесяти лет! Фуад Шельби вдохновенно произнес: — Это важнее, чем открытие нефтяного месторождения! Аль-Хиляли посмотрел в нашу сторону, но я опередил его, подняв бокал: — За отсутствующего автора! Тут же прокатилась волна восхищения. Вино лилось за счет театра. Серьезное и комичное смешалось. Я смаковал, вспоминая позор каждого из присутствующих. Почему же тюрьма стала именно нашей судьбой? Пейте за меня, вольные коллеги. Я — ваше истинное отражение. На рассвете мы вернулись в наш старый дом. Никакого желания спать у нас не было. Я разжег уголь в печи, и мы сели в зале. Керамическая плитка, покрытая старым ковром из Асьюта… Несмотря на взаимную неприязнь, мы почувствовали, что нам необходимо побыть рядом друг с другом, хотя бы недолго. С чего начать разговор? Я чувствую, что у нас обоих тревожные мысли. Я спросил у нее: — Тебе понравилась пьеса? — Очень… очень… — А сюжет? — Что за глупый вопрос от того, кто всю жизнь провел в театре? — Почему мы изображены не такими, как в жизни? Здесь не приходится сомневаться. — Брось эти дурные мысли. — Все правда, более чем правда… — Вздор. Я увидела, что мой образ не имеет ничего общего со мной настоящей. Я от души рассмеялся. Она возмутилась: — Это иллюзия. — Разве мы не увидели всех театральных такими, какими знали их в жизни? — Автор вправе сохранить или изменить образ любого. Мне кажется, что в этой пьесе много надуманного. — Почему он так тебя изобразил? — Это его дело. — До сегодняшнего вечера мне казалось, что он любит тебя, уважает… Она ответила раздраженно: — Ты сомневаешься в этом? — Правда глаза колет! — Я уверена, что права. Я презрительно сказал: — Даже Тарик! Я не представлял, что ты настолько распутна. — Избавь меня от своих грязных догадок. — Если бы не ложь, мы не заработали бы и сотой доли того, что имеем! |