Онлайн книга «Торжество возвышенного»
— Опять насчет квартиры, барышня Халима? Она ответила ему сдавленным голосом: — Легче найти иголку в стоге сена. Все еще зачарованный этой женщиной, я вмешался: — Ты ищешь квартиру? Она утвердительно кивнула головой, сделав глоток чая. Дядюшка Бургуль представил нас друг другу: — Господин Карам Юнес, суфлер труппы… Барышня Халима аль-Кабш, новая билетерша. Дерзости мне было не занимать, и я спросил: — Все ради замужества? За нее ответил Дядюшка Бургуль: — Она живет с теткой в тесной квартире, мечтает о собственной, маленькой, и чтобы жить одной, но за это нужно платить. Я сказал, не задумываясь: — У меня есть дом… Она впервые взглянула на меня с интересом: — Правда? — Большой дом. Он старый, но там два этажа. — По квартире на каждом этаже? — Да нет… Он не поделен на квартиры. Ахмед удивился: — И она сможет занять целый этаж? — А почему бы нет? Тогда она спросила: — Это не стеснит Вашу семью? — А я один живу. Она вскинула брови, отворачиваясь от меня, но я тут же защитил свои добрые намерения: — Вот увидишь, места хватит и тебе, и твоей семье. Она не ответила, посчитав тему закрытой, но дядюшка Ахмед спросил меня: — Какова плата? — Никто раньше не снимал у меня, да я и не жадный! Он спросил серьезно: — Хочешь, приведу тебе жильца? И я заявил: — Не хочу! Это дом моих родителей, с ним связаны мои воспоминания. Я просто хотел помочь барышне, поскольку она моя коллега. Дядюшка Ахмед Бургуль рассмеялся: — Дай нам подумать, с божьей помощью… И она ушла, оставив в моей душе оживление, смятение и неистовое желание. * * * Вот она сгорбилась на своем стуле и скрестила руки. Ее взгляд полон отвращения и недовольства. На лбу у нее, словно проклятье, собираются морщины. Не лучше ли одиночество, чем тяготиться друг другом? Где же прежняя ослепленность? Где же радостное упоение? В каком уголке Вселенной оно похоронено? * * * Каждый раз, когда я видел ее в красном буфете, говорил себе: «Эта девушка мучает меня так же, как голод». Словно в бреду я вижу, как она веселиться в старом доме, возвращая мне молодость, разгоняя кровь. Я мечтаю, что она избавит меня от всех неизлечимых болезней. Дядюшка Ахмед Бургуль старался подтолкнуть меня всякий раз, как оставался со мной один на один. Однажды он сказал: — Халима мне родственница со стороны матери. Образована, умна. Я попросил аль-Хиляли, чтобы ее взяли на работу. Совершенно искренне я произнес: — Действительно, замечательная девушка! — Ее тетя — хорошая женщина, и она тоже барышня… с принципами… — Не сомневаюсь. Он посмотрел на меня с улыбкой, от которой мое уже созревшее желание возросло еще больше. Я поддался соблазну, созданному собственным воображением, позволил убаюкать себя мечтами наяву. Мной владели неуправляемые чувства. И однажды я обратился к нему: — Дядюшка Ахмед, я искренне желаю… Уже в следующую секунду он понял, что я хотел сказать, и с радостью проговорил: — Прекрасно и мудро. — У меня нет иного дохода, кроме зарплаты, но есть жилье, а это, по нашим меркам, огромный плюс. — Твердая почва под ногами лучше внешнего лоска. На той же неделе он встретил меня со словами: — Поздравляю, Карам! Меня укрыла прохладная тень — я на территории невинного сватовства. В атмосфере чистоты, в шелковую ткань которой вплетаются блеск мечты и сладость реальности. Она подарила мне кожаный несессер, в котором были в ряд разложены по кармашкам или прикреплены бритвенные принадлежности. Я радовался, как ребенок. А Сархан аль-Хиляли поздравил меня с началом новой жизни и повышением зарплаты на два фунта. Коллеги по театру праздновали с нами в буфете и осыпали нас цветами и сладостями. * * * О чем думает жена? Рассеяно перебирает потной рукой кукурузные хлопья. В ее голове не зародилось ни одной светлой мысли. Нам было суждено раздражать друг друга в этой клетке. Отбросы рассыпаны по плоти старой улицы, что придает ей иной вид в лучах света. Порывы ветра гонят мелкий мусор, и бесчисленные ребячьи ноги топчут его. О чем думает женщина? * * * Брачная ночь? Непременно, с петушиным криком. Жестокая реальность подвела нас к краю бездны. Радостный свет нового дня перестал будить нас по утрам, — осталась только память о нем. Я настолько оцепенел, что, если бы ни звук ее сдавленных рыданий, я бы подумал, что умер. Плач выдал все. Она проронила: — Я никогда не прощу себе. «Правда?» И потом: — Надо было… «Зачем? Только не продолжай больше…» И еще промямлила: — Но я в тебя влюбилась. Я узнал ее секрет, а она мой — пока нет. Откуда ей знать, что и у ее мужа было тоже кое-что в прошлом? Откуда ей знать, насколько он развращен? Я не поддался на ее игру. Просто был удивлен, но и это удивление счел за благо. Я сказал с едким сарказмом: — До прошлого мне нет дела. Она наклонила голову, возможно, чтобы скрыть свое удовлетворение, и сказала: — Я ненавижу прошлое, я рождаюсь заново. Будничным тоном я произнес: — Это хорошо. Отброшено последнее желание узнать больше. Я не сержусь, но и особой радости не испытываю. Все же я люблю ее. Я начинал свою новую жизнь с серьезным намерением. * * * Проходят часы, а мы не обменялись и словом. Как два арахиса в одной скорлупе. Покупатели заходят разве что пожаловаться на дороговизну, на разлитые сточные воды и убийственную очередь в кооперативные лавки. Я выражаю сочувствие. Еще покупатель может взглянуть на жену и спросить: — Что с тобой, чего молчишь, мать Аббаса?! На что я надеюсь? Она, по крайней мере, ждет возвращения Аббаса. * * * Я вступил в семейную жизнь с полной ответственностью. Разволновался, когда Халима принесла мне радостную новость о своем материнстве, но это волнение оказалось поверхностным. |