Онлайн книга «Два брата»
|
Он подбросил дров в костер. Ребята боялись уснуть, завязался разговор. – Ребятки, я какое дело слыхал, – зашептал болтливый Степка. – Сухареву башню знаете? – Как не знать! – Там ребят собрали со всей Москвы и обучают грамоте… Порют, говорят! – Эка невидаль! – откликнулся Ванюшка. – Когда грамоте учат, завсегда порют. – Самый главный у них заправила – прозванье ему Брюс… Колдун и чернокнижник. Он черту душу продал… Моя тетка сама видела – лопни глаза! – как он летал ночью на дальнозоркой трубе… – На чем? – переспросил Гришуха. – На дальнозоркой трубе… Такая труба: через нее всё-превсё по самый край света видно. – Брешешь, Степка! – возмутился Гришуха. Но Ванюшка возразил: – Мой батька сам такую у немца [26] видел. – Коли так, ври дальше! – Вылетел это он, братцы, на дальнозоркой трубе – и прямо на месяц… – Это зачем же? – удивились слушатели. – Пес его знает! Может, с покойниками разговаривать. – Ох, ни в жизнь я в школу не пойду! – решил Степка, бледнея от страха. – Там всякому чернокнижью обучат и душу сгубят. – Нет, я бы пошел! – мечтательно сказал Егорка. – Ей-бо, пошел бы. Насчет чернокнижья ты зря говоришь. Чернокнижному волшебству колдуны по тайности обучают. А в школе псалтырь да Евангелие велят читать, цифирь показывают! – Вона! Зачем тебе цифирь? Больно учен станешь! – Вот и хорошо, что учен! С цифирью я всякому хитрому мастерству обучусь. – Цифирь купеческому делу пригодна, – неожиданно вступился Ванюшка Ракитин. Гришуха рассмеялся: – Ты нешто в купцы метишь? Чем торговать будешь? Битыми горшками? – Повремени насмешки строить, – серьезно, как большой, ответил десятилетний Ванюшка и добавил то, что не раз слышал от взрослых: – Москва тоже не одним часом обстроилась. Разговор оборвался. Ребята сидели, клевали носом. Очнувшись, подкидывали дров в костер. Вдруг послышался шум, зашуршала осыпающаяся земля. Ребята вздрогнули, мигом слетел сон. Из оврага выкарабкался мужик в меховой шапке, в опрятном поношенном армяке и кожаных постолах. За спиной его была торба с чем-то мягким. Поглаживая черную курчавую бороду, нежданный гость остановился в нескольких шагах от костра и, улыбаясь, глядел на ребят. Те оторопели, а Гришуха ощупал топор – ловко ли лежит под рукой. – Это он нас давеча напугать хотел? – прошептал Степка. Гришуха утвердительно кивнул головой. – Лошадок караулите? – хриплым, но приятным баском спросил мужик. – А ты нешто не видишь? Давно приглядываешься! Мужик посмотрел с недоумением. – Нельзя ли у вашего костра посидеть? – Садись, коли не шутишь, – неохотно пригласил пришельца Гришуха, а сам поплотнее охватил топорище. – Да вы меня, ребята, не бойтесь, – усмехнулся мужик, – я вам зла не сделаю. – А свистел зачем? Лошадей отогнать хотел? Мужик искренне удивился. – Я свистел? Лошадей отгонял? Да что вы, братцы! По мне, конокрадство – самый тяжкий грех! И подошел-то я сюда только-только, ваш костер меня приманил. Ребята начали успокаиваться. – Чего же ты бродишь по ночам, как супостат? – недовольно спросил Гришуха. – Вишь, как ты круто поворачиваешь, милок! Слова твои верные, да ведь не сам себе человек судьбу выбирает. Егорка, смущаясь, достал из сумки краюху хлеба и кусок сала. – Ты, может, дядя, голодный? На, возьми. Мужик принял из рук мальчика еду. Через несколько минут он блаженно откинулся на спину, положив под голову торбу. – Спаси тебя Христос, – ласково обратился он к Егорке. – Уважил дядю Акинфия, а то, признаться, с утра крохи во рту не было. А как звать тебя, паренек? – Егоркой кличут. – Егоркой… – многозначительно протянул Акинфий. – А ты, случаем, не стрелецкий ли будешь сын? Есть у меня друг закадычный, сильно ты на него обличьем смахиваешь! У Егорки захолонуло сердце. Еще когда их семья быстро и без лишнего шуму перебралась из Стрелецкой слободы к Спасу-на-Глинищах, бабка Ульяна строго-настрого наказывала мальчику: «Ежели будут тебя пытать, какого ты роду, не говори, что из стрельцов». Кто этот человек? По обличью – крестьянин, а на деле, может, боярский шпик? [27] И Егорка, отвернувшись от костра, чтобы скрыть краску смущения, пробормотал: – Из посадских мы… – Жалко, – заметил Акинфий, – не придется Илью порадовать. «Шпик! – с ужасом подумал Егорка. – Про Илью знает!..» Он с трепетом ожидал, что страшный незнакомец будет допрашивать его и дальше, но тот встал, потянулся. – Никак, светать начинает, – сказал он. – Пойду в город. Я ведь с товаром. – Акинфий вынул из сумки шкурку черно-бурой лисицы, встряхнул ее. – Вот какую красотку удалось зимой добыть. Думаю, у знакомого купца порохом и прочим припасом разживиться. – Воровским обычаем ходишь, – буркнул Гришуха. Акинфий необидчиво ответил: – Поневоле приходится. Ночью улицы рогатками перегорожены, а об эту пору подгородные крестьяне в Москву на торг спешат, стало, и нашему брату, страннику, с ними сподручно пробираться. Спаси вас бог, детки, за хлеб, за соль! Акинфий в пояс поклонился ребятам и зашагал прочь легким пружинистым шагом. Егорка остался в мучительном раздумье. Кто же это все-таки был? Сыщик или друг брата Ильи? Мальчику хотелось догнать Акинфия, откровенно поговорить с ним, но коренастая фигура мужика уже растаяла в предутреннем сумраке. Заря разгоралась. Первыми из темноты выступили ближние слободские домики, покосившиеся, с соломенными крышами, со слепыми оконцами, затянутыми бычьими пузырями. [28] И вот уже обрисовались в небе купола церквей, завершенные тонкими, чуть видными в рассветном сумраке крестами. На куполах, на крестах шевелились крохотные черные пятнышки: стаи галок пробуждались от сна. Дальше поднимался Кремль с кружевными очертаниями стен, с круглыми и четырехугольными башнями, с причудливыми громадами дворцов и соборов, с Иваном Великим, который величаво возносился в небо, точно охраняя сонный город. |