Онлайн книга «Два брата»
|
Лениво перекликнувшись друг с другом, в последний раз подали голос ночные сторожа. Далеко слышный в утренней тишине, протрубил рожок пастуха. Москва просыпалась. Глава VI. Детские забавы
Ребята ехали неспешной рысцой по московским улицам. Когда строилась Москва, всякий выбирал место, где ему больше нравилось: иной перегораживал поперек улицу, прихватывая ее к своему владению. Прохожие, упершись в тупик, лезли через забор, если во дворе не было злых собак. Узкие улицы причудливо извивались. Редкая из них была вымощена бревнами или досками. При езде по такой «мостовой» в боярской ли карете или в крестьянской телеге тряска была невыносимой. В сухую погоду в воздухе носились тучи пыли, а после дождей улицы покрывала невылазная грязь. Строения обычно возводились посреди двора, подальше от «лихого глаза», а улица тянулась посреди потемневших заборов и частоколов. Под заборами валялись худые щетинистые свиньи, в кучах навоза рылись куры, собаки собирались стаями, опасными в ночное время… С товарищами Егорка и Ванюшка распростились на Маросейке. Здесь они жили в дальнем конце Горшечного переулка, в приходе Спаса-на-Глинищах. У Марковых своего коня не было: Егорка ездил в ночное просто за компанию. Паренек слез с тютинской лошади и вскочил позади Ванюшки на спину ракитинского коня. – В войну сегодня будем играть? – озабоченно спросил Ванюшка. – Беспременно будем. – Егорка, а Егорка! Я, как поем, к тебе приду. – Приходи… Дворы Марковых и Ракитиных стояли рядом. У Ракитиных дом был поприглядистее: чувствовалась заботливая мужская рука. Вдова Аграфена Маркова владела убогим домиком с соломенной крышей; на дворе стояли амбарушка да крохотная банька, бродили куры, паслась коза. Немудреное было владение, но и за то Марковы денно и нощно не уставали благодарить бога. Добрый сосед сапожник Семен Ракитин принимал в сиротской семье самое живое участие. А Егорка Марков и Ванюшка Ракитин дружили так, что водой не разольешь. Было еще очень рано, когда Егорка вернулся из ночного, но мать и бабушка уже встали. Ульяна сидела за прялкой, круглолицая русоволосая Аграфена возилась у печки. На скрип двери Аграфена радостно обернулась. – Пришел, мой голубчик? Не обидели в ночном лихие люди? – Ой, мамка, – взволнованно заговорил Егорка, – что было! Подсел к нашему костру какой-то дядька и давай выспрашивать, как меня зовут, и какого я роду… Мать и бабка ахнули. – Святители-угодники московские! И для чего же это ему занадобилось? – А кто его знает! – И что ты сказал? – строго спросила Ульяна Андреевна. – Как ты наказывала… Посадским назвался. Бабка облегченно вздохнула. – Испужался небось? – озабоченно молвила мать. – Испужаешься!.. Он еще потом говорит: «Жалко, говорит, что не стрелецкий ты сын, не придется, говорит, дружка Илью порадовать…» Аграфену так и кольнуло в сердце. – Ох, что ж ты наделал, болезный мой! Может, это и вправду Илюшин дружок был и мог поведать, где сыночек мой бесталанную головушку приклонил. – Ну, развесила уши! – сурово перебила старуха. – Илюшин дружок! Верь больше, они всякого наплетут, абы мальца обмануть. Все, вздыхая, сели за стол. Ульяна Андреевна достала из печи щи, разрезала каравай хлеба. Ели чинно, опуская в чашку деревянные ложки в очередь, друг за другом. В горницу ворвался запыхавшийся Ванюшка Ракитин: – Егорка! Али еще не поел? Старуха удивилась: – Эк, родной, соскучился! Давно не видались? – Ой, бабушка Ульяна, надо арбалеты [29] готовить, войско собирать! Кирюшка-попович уж своих учит в Березовом овраге! Егорка бросил ложку, рванулся из-за стола. Бабушка едва успела ухватить его за холщовую рубаху: – Куда ты, дурной? Доешь хоть шти-то! Да еще каша будет! – Наелся, бабушка, не хочу! Ульяна напустилась на Ванюшку: – Ух ты, греховодник! Поесть парнишке не дал! Ванюшка на всякий случай отступил к двери: – Пойдешь, Егорка, аль нет? – Я… не знаю… Как мамка… Мамка, можно? – Иди ужо, баловник! Да смотри, чтоб не застрелили на войне… Егорка, не дослушав, выбежал из избы. Аграфена вздыхала: объяснение свекрови не утешило ее. Мать вспоминала Илью, ей казалось – вот-вот распахнется дверь, и он войдет, высокий, сильный. Семен Ракитин сидел на низенькой табуретке и держал в коленях сапог. Вытаскивая изо рта деревянные гвоздики-колочки, он неуловимо быстрыми движениями вколачивал их в заранее наколотые дырки. Черные с проседью волосы Ракитин а были схвачены ремешком, чтобы не лезли в глаза. Широкое лицо носило следы оспы, от которой в детстве Семен чуть не умер. Бороду Ракитин брил, хоть и бранили его за это соседские старики и старухи. Ракитин отвечал им: – Зачем пустые разговоры? Не хочу с царем ссоры! Борода не кормит, не греет, от нее подбородок преет! Бороду носить – в казну денежки платить! Ракитин был родом с Севера, из маленького городка Каргополя. Мать его, искусную причитальщицу, нередко издалека вызывали оплакивать покойников. От нее передалась Ракитину способность к складной и бойкой рифмованной речи. Расположившись в амбарушке у раскрытой двери, сапожник поглядывал на двор, где бродили куры под предводительством важного петуха. На высоком предамбарье трехлетняя Маша мастерила куклу из лоскутков. По двору, крадучись, пробежали Ванюшка с Егоркой. Ребята пробирались в сарайчик. Там Егорка Марков мастерил деревянные сабли, арбалеты и прочее «вооружение». – Стой! – гаркнул Ракитин. – Ванюшка, подь сюда! Ванюшка неохотно, заплетая ногу за ногу, подошел к амбарушке. Отец приучал его расколачивать деревянным молотком размоченную кожу, набивать каблуки, пришивать заплаты. Ванюшка сапожной работы не любил. – Играть собираешься, а кто работать станет? – спросил Семен сына. – Готовь колки, все вышли. Ванюшка уселся на порог, не глядя, ковырял ножом березовую чурбашку, а сам ныл: – Тятьк, а тятьк! Пусти играть! – Игра не доводит до добра! – отзывался Семен, бойко постукивая молотком. |