Онлайн книга «У чужих берегов»
|
До убийства еще не доходило, однако не так уж редко в милиции стали появляться ограбленные – то продавец сельпо, ехавший с выручкой, то почтовик, то просто крестьянин, возвращавшийся с базара после продажи мясной туши. «Методика» была всегда одинаковой: из придорожных зарослей на тракт выходил крестьянин-путник и просил проезжающего подвезти. По дороге в путевых разговорах выяснялось состояние гаманка или сумки хозяина упряжки, а затем, в зависимости от результатов дорожной беседы, следовали и практические результаты. Если полученные сведения были недостойными внимания шайки, «попутчик», еще не доезжая до деревни, сам говорил – тпр-ру! – соскакивал с телеги и исчезал в кустарнике. В иных случаях попутчик просил возницу остановиться за нуждой, говорил лошади: «Ишь рассупонилась, холера!» – и на глазах ничего не понимавшего хозяина начинал коня распрягать, крикнув в придорожную чащу: «Айда, робята!». Пока хозяин хлопал глазами, из зарослей выезжали несколько вооруженных конников. Высокий, горбоносый человек с усами, закрученными по-старинному – «в стрелку», спешившись, подходил к оторопевшему неудачнику. Не с романтическим требованием: «Кошелек или жизнь», а говорил примерно так: «Не пугайся! Ты по-хорошему, и я по-хорошему. Выкладывай монету!» Если следовали просьбы и мольбы: «Помилуйте, граждане! Вить деньги-то казенные!» – горбоносый, послюнявив химический карандаш, писал на листке, вырванном из блокнота, расписку. В столе начальника милиции Шаркунова уже скопилось несколько таких расписок. Они были краткими и, так сказать, типовыми: «Деньги принял за безответственное хранение. Огоньков». Прочитав эти расписки, я пришел к выводу, что мы имеем дело с «интеллигентным» грабителем: в «документах» Огонькова, написанных мелким бисерным почерком, не было ни одной грамматической ошибки... Райком и РИК забили тревогу. На специальном заседании крепко «записали» Шаркунову и уполномоченному угрозыска. Рикошетом попало Дьяконову. Мне, как человеку новому в районе, только поставили на вид «недостаточный контроль за милицией». О том, что милиция подопечна следователю лишь по дознанческой работе, я говорить не стал. Я пошутил: – Надо бы уж, если на то пошло, и нарсудье записать! Но товарищ Петухов строго вскинул глаза. – Если все вы не умеете охранять покой и труд граждан, на кой черт все вы нужны? – и самокритично добавил: – И мы тоже… Было введено конное патрулирование по дорогам, в деревнях созданы вооруженные партгруппы, усилено осведомление, но преступная компания продолжала свои дела. – Куда уж вам! – безнадежно махнув рукой, сказал однажды Шаркунову товарищ Петухов. – Спасибо, что бандиты пока не убивают! Вас, вас – не убивают! У огоньковцев нашлись подражатели. Под осень двадцать восьмого года конокрадство приняло такие размеры, и не только у нас, но и по всей Сибири, что всполошилось краевое начальство. Милицейские аппараты в районах были усилены, в села выехали крупные специалисты-розыскники, была проведена замена конских паспортов и поголовная перерегистрация лошадей. И конокрадство пошло на убыль. Сократилась «дорожная преступность» и у нас. Но... в угрозыск продолжали поступать юмористические расписки Огонькова. Он, словно насмехаясь над нашей бурной деятельностью, продолжал ревизовать тракты и проселки. В конце сентября, когда уже валился на землю березовый лист, а дождевые лужи по утрам рассыпались под ногами стеклом, Игорь встретил меня сообщением: – Ромка пришел... –? – Ну, Ромка-цыган. Кучер... Ну, который у Адама Ивановича... – А-а-а! Где он, чертов сын? – В конюшне сидит. Боится показаться вам... – Давай его сюда! Ромка, грязный и оборванный, прямо с порога повалился на колени. – Подыхаю... Три дня не жрал... Прости, Христа ради! Возьми обратно! – А хомуты? – Отработаю! Вот те крест святой! Икона казанская троеручица! Землю есть буду! – Тебя что – из табора выгнали? – А с баро не поладили... – У своих заворовался? – А нет... цыганку не поделили... – Гм! Что с тобой, чертова перечница, делать? Ведь, весной снова удерешь да еще и обворуешь опять? – А помилуй, отец! Мы были, наверное, одногодки, но глаза Ромки смотрели на меня детски-преданно. – Игорь! У тебя завтрак с собой есть? Игорь отдал мне три бутерброда. – Ешь, сын полей! Ромка поднялся с коленок, схватил бутерброды и, повернувшись к нам спиной, стал жадно есть. Гейша, лежавшая под столом секретаря камеры, поднялась, подошла к окну и, положив передние лапы на подоконник, посмотрела на цыгана пристально и серьезно. Ромка отделил ей кусок, но Гейша не притронулась к пище и отошла на прежнее место. Ромка обернулся. По щекам его катились слезы... Я взглянул на Игоря. И у этого глаза были влажными. – А ты чего расчувствовался? Игорь, шмыгая носом, смотрел в пол. – Я же беспризорничал... Вы же знаете... – Отставить мелодрамы! Роман! Садись сюда. Рассказывай все. И не ври. Исповедь «блудного сына» оказалась очень интересной. Я позвонил Дьяконову, вызвал Шаркунова и у входа в коридор приказал поставить милиционера. – Чтобы ни одна душа, Шаркунов! Понятно? А когда пришел Дьяконов, я сказал: – Огоньков базируется на цыганский табор, что бродяжит на татарских землях, под Тупицыном... Все лошади идут для сбыта цыганам. Ну-ка, повтори все сначала, Роман... – Тебя, дружище, обратно в табор примут? – угощая Ромку папиросой, спросил Виктор Павлович. – Голого – выгонят... А со «скамейкой» хорошей возьмет баро... Простит. – Так что ж ты не украл? Мало лошадей, что ли? – А не хочу воровать! – отрубил цыган. – Хватит! – Что же ты хочешь? – Примите в милицию... Чтобы мне провалиться, чтобы язык отсох! – Ты бы уж сразу в прокуроры просился! – съязвил повеселевший Игорь. – Ишь чего захотел! Дьяконов обернулся к парню. – Слушай, Желтовский! Иди сейчас ко мне на квартиру и скажи жене, чтобы срочно приготовила обед и прислала сюда с ребятишками. Крой! После ухода Игоря я спросил Шаркунова: – У тебя сейчас бесхозные лошади есть? Хорошие? Шаркунов взглянул на меня одним глазом с удивлением. – А ведь верно, а? Так родилась идея. |