Онлайн книга «Манхэттен»
|
Он заметил, что завитки на ее лбу распустились. Прядь волос висела над бровью. – Нелли, не надо расставаться врагами. – А почему нет, скажите пожалуйста? – Потому что мы когда-то любили друг друга. – Я не собираюсь плакать. – Она утерла нос маленьким платком, свернутым в комочек. – Джордж, я начинаю ненавидеть вас… Прощайте! Дверь резко захлопнулась. Болдуин сидел за столом, покусывая кончик карандаша, ощущая летучий запах ее волос. У него першило в горле. Он закашлялся. Карандаш выпал у него изо рта. Он стер с него слюну носовым платком и сел в кресло. Он вырвал исписанный листок из блокнота, прикрепил его к стопке исписанных бумаг. Он начал на новом листе: «Решение Верховного суда штата Нью-Йорк…» Внезапно он выпрямился и опять закусил кончик карандаша. С улицы донесся долгий, мрачный свист поезда. – Ах, это поезд, – сказал он вслух. Он опять начал писать размашистым, ровным почерком: «Иск Паттерсона к штату Нью-Йорк… Решение Верховного…» Бэд сидел у окна в Союзе моряков. Он читал газету медленно и внимательно. Около него два человека со свежевыбритыми, красными, как сырое мясо, лицами, скованные крахмальными воротничками и синими костюмами, шумно играли в шахматы. Один из них курил трубку. Когда он затягивался, она всхлипывала. За окном нескончаемый дождь сек широкий, мерцающий сквер. «Банзай!» – кричали маленькие серые солдаты четвертого японского саперного батальона, наводя мост через р. Ялу… [94] (Спец. корреспондент «Нью-Йорк геральд».) – Шах и мат, – сказал человек с трубкой. – К черту! Пойдем выпьем. В такую ночь невозможно быть трезвым. – Я обещал моей старухе… – Знаю я твои обещания! – Огромная, багровая, густо поросшая желтым волосом лапа сгребла шахматы в ящик. – Скажешь старухе, что ты выпил, чтобы не простудиться. – И я не совру. Бэд видел, как их тени мелькнули под дождем мимо окна. – Как вас зовут? Бэд быстро отвернулся от окна, спугнутый пронзительным, квакающим голосом. Он глядел в яркие, синие глаза маленького желтого человечка: лицо жабы, широкий рот, выпученные глаза и жесткие, курчавые, черные волосы. Бэд стиснул зубы. – Мое имя Смис. А в чем дело? Маленький человек неуклюже протянул ему квадратную, мозолистую ладонь. – Очень приятно. А я Мэтти. Бэд невольно протянул ему руку. Тот пожал ее так сильно, что Бэд поморщился. – А дальше как? – Просто Мэтти. Лапландец Мэтти… Пойдем, выпьем. – Я пуст, – сказал Бэд. – Гроша медного нет. – Ничего. У меня много денег, берите! Мэтти сунул обе руки в карманы толстой полосатой куртки и показал Бэду две пригоршни ассигнаций. – Спрячьте ваши деньги… А выпить я с вами выпью. Пока они дошли до бара на углу Пэрл-стрит, локти и колени Бэда промокли насквозь. Холодная струйка дождя сбегала по его спине. Они подошли к стойке, и Лапландец Мэтти выложил пятидолларовую бумажку. – Я угощаю всех! Я счастлив сегодня. Бэд набросился на даровую закуску. – Сто лет не жрал, – пояснил он, возвращаясь к стойке за выпивкой. Виски жгло ему горло, сушило мокрое платье. Он чувствовал себя маленьким мальчиком, идущим играть в бейсбол в субботу вечером. – Молодец, Лапландец! – крикнул он, похлопывая маленького человечка по широкой спине. – Теперь мы с тобой друзья. – Завтра мы с тобой садимся на пароход и уезжаем вместе. Что ты на это скажешь? – Конечно, поедем. – А теперь идем на Баури-стрит, [95] поищем девочек. Я плачу. – Ни одна девочка с Баури не пойдет с тобой, япошка! – заорал высокий пьяный человек с висячими черными усами; он встал между ними, когда они шатаясь проходили в дверь. – Не пойдет, говоришь? – сказал Лапландец, откидываясь всем телом назад. Его кулак, похожий на молот, внезапно вылетел вперед и въехал в нижнюю челюсть черноусого. Черноусый поднялся с земли и поплелся обратно в бар; дверь захлопнулась за ним. Изнутри донесся рев голосов. – Ах, будь я проклят, Мэтти, будь я проклят! – заорал Бэд и опять хлопнул его по спине. Они шли рука об руку по Пэрл-стрит под пронизывающим дождем. Бары ярко светились на углах истекающих дождем улиц. Желтый свет зеркал, медных решеток и золотых рам вокруг картин с розовыми голыми женщинами качался и прыгал в стаканах виски, вливался огнем в запрокинутый рот, вспыхивал в крови, пузырился из ушей и глаз, вытекал струйками из кончиков пальцев. Облитые дождем дома нависали с обеих сторон, уличные фонари колыхались, точно факелы. Бэд очутился в набитой лицами комнате. Женщина сидела у него на коленях. Лапландец Мэтти обнимал за шею двух других женщин, расстегнув рубашку, показывая грудь. На груди были вытатуированы зеленым и красным голые мужчина и женщина. Они обнимались, змея туго обвивала их своими кольцами. Мэтти выпятил грудь, ущемил пальцами кожу на груди – мужчина и женщина задвигались, и кругом захохотали. Финеас Блэкхэд распахнул широкое окно конторы. Он смотрел на гавань, сланцевую и слюдяную, прислушивался к прерывистому грохоту уличного движения, к голосам, к стуку молотов на новой постройке, вздымавшимся с улиц города и клубившимся, точно дым, в порывах жестокого норд-веста, который дул с Гудзона. – Эй, Шмидт, принесите мне полевой бинокль! – крикнул он через плечо. – Смотрите! Он навел бинокль на толстобрюхий белый пароход с закопченной желтой трубой, который стоял у Говернор-Айленда. – Это, кажется, «Анонда»? Шмидт был толстый, дряблый человек. Кожа на его лице свисала широкими сухими складками. Он глянул в бинокль. – Да, это «Анонда». Он закрыл окно. Шум сразу стал глуше; теперь он напоминал морской прибой. – Однако они быстро справились. Они будут в доках через полчаса. Бегите и поймайте инспектора Малигана. Он все устроил… Не спускайте с него глаз. Старик Матанзас объявил нам открытую войну. Он добивается судебного приказа. Если к завтрашнему вечеру тут останется хоть одна чайная ложечка марганца, я убавлю вам жалование вдвое. Поняли? |