Онлайн книга «Искусство стареть»
|
каждый, однако, с пыльцой дарования — шляются в памяти смутной толпой из неразборчивых лет созревания. Дивным фактом, что, канув во тьму, мы в иных обретаемся кущах, не случилось пока никому достоверно утешить живущих. Где теперь болтуны и задиры, посылавшие времени вызов? Занимают надолго сортиры и дремотно глядят в телевизор. Со склона круче понесло, теперь нужны и ум, и чувства, поскольку старость – ремесло с изрядной порцией искусства. Мы вместе пили, спорили, курили, и в радости встречались, и в печали... Недообщались, недоговорили и просто мало рядом помолчали. Мне кажется, в устройство мироздания, где многому Творец расчислил норму, заранее заложены страдания, а время в них меняет вид и форму. Из массы зрительных явлений люблю я девок на экране, игра их нежных сочленений бодрит меня, как соль на ране. Себя трудом я не морочу, высокий образ не леплю и сплю охотно днём. А ночью весьма охотно тоже сплю. Когда-то мчался на рысях я на своих на двух, теперь едва плетусь – иссяк и в них задора дух. По возрасту я вышел на вираж, последний и не столь уже крутой, хотел бы сохранить я свой кураж до полного слиянья с темнотой. Уютно и славно живётся в курятнике; что нужно мне? – стол и кровать; порой к нам орлы залетают стервятники — духовную плоть поклевать. Нет, судьба не лепится сама, много в ней и лично моего: смолоду не нажил я ума, а состарясь – выжил из него. Когда я на прогулки пешие внутри себя порой хожу, то там такие бродят лешие, что криком я себя бужу. Есть и радость у старости чинной, когда всё невозвратно ушло: перестав притворяться мужчиной, видишь лучше, как это смешно. Конечно, мы сгораем не дотла, и что-то после нас ещё витает, но времени суровая метла и воздух беспощадно подметает. Такие случаются дни весеннего света и неги, что даже трухлявые пни пускают живые побеги. Нет, я не наслажусь уже моментом, когда не станет злобы воспалённой, и выпьют людоед с интеллигентом, и веточкой занюхают зелёной. По лесу в тусклом настроении я брёл, печалясь о старении, а меж белеющих берёз витал рассеянный склероз. Стукнет час оборваться годам, и вино моё будет допито, а в момент, когда дуба я дам, и Пегас мой откинет копыта. Текла, кипела и сочилась моя судьба – то гнев, то нежность; со мною всё уже случилось, осталась только неизбежность. Моё пространство жизни сужено, о чём печалюсь я не очень: ведь мы всегда во время ужина уже вполне готовы к ночи. В небо глядя, чтоб развеяться, я подумал нынче вечером: если не на что надеяться, то бояться тоже нечего. Дряхлением не слишком озабочен, живу без воздыханий и стенаний, чердак мой обветшалый стал непрочен, и сыпется труха воспоминаний. Когда мы ни звонков, ни писем уже не ждём, то в эти годы ещё сильнее мы зависим от нашей внутренней погоды. Увы, прервётся в миг урочный моё земное бытиё, и не закончив пир полночный, я отойду в непитиё. Воздержаны в сужденьях старики, поскольку слабосильны и убоги, однако всем резонам вопреки в них тихо пузырятся педагоги. По счастью, в нас во всех таится глухое чувство бесшабашное: у смерти так различны лица, что нам достанется нестрашное. Итог уже почти я подытожил за время, что на свете я гостил: навряд ли в мире мудрость я умножил, зато и мало скорби напустил. Возле устья житейской реки, где шумы бытия уже глуше, ощущают покой старики, и заметно светлеют их души. Восьмой десяток. Первый день. Сохранна речь, осмыслен взгляд. Уже вполне трухлявый пень, а соки всё ещё бурлят. Сейчас вокруг иные нравы, ебутся все напропалую, но старики, конечно, правы, что врут про нравственность былую. Близится, бесшумно возрастая, вязкая дремота в умилении, мыслей улетающая стая машет мне крылами в отдалении. Уверен я: в любые времена, во благе будет мир или в беде, но наши не сотрутся имена, поскольку не написаны нигде. По мере личного сгорания душе становятся ясней пустые хлопоты старания предугадать, что будет с ней. Я очень тронут и польщён высоким Божьим покровительством, однако сильно истощён своим ленивым долгожительством. Чтобы сгинула злая хандра и душа организм разбудила, надо вслух удивиться с утра: как ты жив ещё, старый мудила? Когда был молод и здоров, когда гулял с людьми лихими, я наломал немало дров — зато теперь топлю я ими. Характер наших жизненных потерь похож у всех ровесников вокруг, утраты наши – крупные теперь: обычно это близкий старый друг. Ручьи весенние журчат, что даль беременна грозой, на подрастающих внучат старушки смотрят со слезой. С возрастом покрепче в нас терпение, выдержан и сдержан аксакал; просто это выдохлось кипение и душевный снизился накал. Стали нам застолья не с руки: |