Онлайн книга «Королева Бедлама»
— Убили! Убили! — кричал человек. Потом он увидел Мэтью и задрал руки вверх, будто моля о пощаде, чуть не рухнув вперед. Лицо его побледнело, темно-рыжие волосы стояли дыбом. — Кто тут? — А кто вы… — Но тут в совместном свете своего фонаря и добавившегося к свету лампы на углу Смит-стрит он узнал лицо. Это был Филипп Кови, одноклассник Мэтью по приюту. — Филипп, это я, Мэтью Корбетт! Что случилось? — Мэтью, Мэтью! Там его зарезали! Насмерть! Кови схватился за Мэтью и чуть не рухнул вместе с ним в грязь. А потом Мэтью сам чуть не упал от запаха перегара. Глаза у Кови покраснели, вокруг них залегли темные круги, а от того, что он сейчас увидел, у него потекло из носу, и нити блестящей слизи пролегли по губам и подбородку. — Убили его, зарезали! Боже мой, совсем насмерть! Кови, узкоплечий и низкорослый, на три года моложе Мэтью, был так пьян, что Мэтью пришлось его обхватить за плечи, иначе бы он упал. И все равно Кови дрожал и дергался, всхлипывал, и колени у него подкашивались. — Боже мой! — всхлипывал он. — Боже мой, я на него чуть не наступил! — На кого? Кто это был? Кови поглядел невидящими глазами. Слезы текли у него по щекам, губы дергались. — Не знаю. Зарезанный, там лежит. — Там? Где там? — Вон там! Кови показал себе за спину на Смит-стрит, а потом Мэтью увидел влажную кровь не только на указательном пальце у Кови, но и на другой руке, и красные мазки и пятна черной массы на всей своей белой рубашке. — Боже мой! — крикнул Мэтью, отдернулся — и у Кови колени поддались. Он свалился кучей, издавая булькающие звуки, и его стало выворачивать. — В чем дело? Что за шум? Со стороны «С рыси на галоп» приближались два фонаря, и через секунду Мэтью разглядел еще четырех идущих человек. — Сюда! — крикнул он. Глупо и непонятно, подумал он: они же и без того сюда шли. И для пояснения крикнул: — Я здесь! Что было еще глупее, наверное, потому что в этот момент свет обоих фонарей упал на него, идущие ахнули и чуть не попадали друг на друга, как оглушенные быки, увидев его окровавленную рубашку. — Мэтью! Да ты же весь разорван! — Феликс Садбери направил свет фонаря на Кови: — Это вот этого гада работа? — Нет, сэр, он… — Констебль! Констебль! — заорал человек за спиной Садбери голосом, которым можно было бы вышибать двери и разносить ставни. Мэтью отвернулся от этого жуткого рева, обошел Филиппа Кови, подняв фонарь, чтобы увидеть, кто там лежит тяжело раненный на Смит-стрит. Но в круге света от фонаря не было никого. Вдоль улицы в окнах загорались свечи, люди выходили из домов. Бешено лаяли собаки. Откуда-то слева донесся ослиный крик — наверное, аккомпанементом стоящему сзади джентльмену, который приложил руки ко рту и заорал в ночь: «Консте-е-е-ебль!» так громко, что наверняка переполошил огненнокрылых жителей Марса. Мэтью продолжал идти на юг. Феликс Садбери тревожно окликнул его — Мэтью не ответил. Еще несколько шагов — и он разглядел человека в черном, присевшего под красными полосами вывески аптеки на Смит-стрит, уже закрытой на ночь. К нему обернулось мрачное лицо: — Света сюда! Мэтью подчинился, хотя не без внутреннего сопротивления. Тут он увидел всю картину: двое склонились над телом, растянувшимся на спине. Черная лужица грязи мерцала на английской земле. Потребовавший света — не кто иной, как преподобный Уильям Уэйд — протянул руку и взял у Мэтью фонарь, чтобы посветить своему спутнику. Старый доктор Артемис Вандерброкен тоже держал лампу, которую Мэтью сперва не заметил, поскольку свет ему загораживал проповедник. Саквояж с инструментами стоял рядом с доктором, и склонившийся Вандерброкен разглядывал горло трупа. — Ничего себе порез, — услышал Мэтью слова старого врача. — Еще чуть-чуть, и мы бы хоронили голову отдельно от тела. — Кто это? — спросил Мэтью, наклоняясь посмотреть, но не особенно желая оказываться так близко. Его тошнило от тяжелого медного запаха крови. — Не могу сказать, — ответил преподобный Уэйд. — А вы, Артемис? — Нет, лицо распухло до неузнаваемости. Вот что: посмотрите его сюртук. Тут подошли Садбери и прочие, и еще несколько человек с другой стороны. Еще какой-то пьяница протолкался посмотреть — рябое от оспы лицо раскраснелось, запах эля и виски ореолом окружал его. — Это ж мой брат! — вдруг заорал пьяный. — Господи ты Боже, это же мой брат, Дэви Мантханк! — Это Дэви Мантханк! — заорал Луженая Глотка, и Мэтью оглох на одно ухо. — Дэви Мантханка убили! Из толпы, на уровне коленей, просунулась еще одна красная морда: — Эй, кто? Кто там меня убил? — Придержите языки! — прикрикнул Уэйд. — А ну, все назад. Мэтью, ты честный человек? — Да, сэр. — Возьми вот это. — Он протянул Мэтью темно-синий бархатный бумажник, обернутый кожаной лентой, тяжелый от монет. Потом протянул золотые карманные часы. — Осторожнее, на них кровь. — Тут он, очевидно, впервые заметил измазанную рубашку Мэтью: — А c тобой что случилось? — Я был… — Уильям, вы посмотрите вот на это! — Вандерброкен поднял фонарь и показал проповеднику что-то такое, что Мэтью не было видно. — Орнамент, — заметил доктор. — У владельца этого лезвия есть еще и злобное чувство юмора. — Мы вынуждены его покинуть, — услышал Мэтью слова преподобного. — Вы уверены, что он мертв? — Горько говорить, но он давно уже за пределами этого мира. — Но кто это? — спросил Мэтью. Его толкали и отпихивали — вокруг тела собиралась толпа. Еще несколько минут, и если Мэтью правильно понимает, что такое толпа, то булочник подтащит сюда фургон, разносчики начнут выхвалять свой товар, продажные женщины — ловить поздних клиентов, а карманники ринутся за добычей. Преподобный Уэйд и доктор поднялись. Мэтью заметил мелькнувшее под серым плащом у Вандерброкена синее — кажется, ночная рубашка. — На. — Уэйд вернул Мэтью фонарь. — Посмотри и скажи. Преподобный отступил в сторону. Мэтью вышел вперед и направил свет на мертвеца. Лицо его было красной и распухшей маской ужаса. Кровь обильно текла из ноздрей и рта, но жуткий разрез пересекал горло. Желтые жилы и что-то блестящее и темное виднелись в зияющей ране, похожей на кошмарную ухмылку под обвисшим подбородком. Белая полотняная манишка превратилась в запекшуюся массу. Над раной трудились зеленые мухи, они же ползали по губам и ноздрям, безразличные к шуму и ажиотажу людей. Как ни был Мэтью потрясен этим грубым насилием, он машинально отметил подробности: окоченевшая правая рука лежит на животе, пальцы расставлены, будто их владелец был поражен сюрпризом, причем приятным, серовато-стального цвета волосы перепутаны, явно дорогой и сшитый на заказ черный в полоску сюртук, жилет, серебряные пряжки на начищенных башмаках, черная треуголка чуть поодаль от тела — на глазах у Мэтью ее смяли неуклюжие сапоги зевак, напирающих жадной до зрелищ толпой, почти обезумевшей от любопытства. |