Онлайн книга «Королева Бедлама»
Лицо мертвеца было неузнаваемым — так оно распухло и было обезображено предсмертной судорогой, которая будто вывихнула ему челюсть и выставила ее вперед, обнажив блестящие нижние зубы. Глаза остались тонкими щелками в покрытой пятнами коже, и когда Мэтью наклонился еще ближе — насколько осмелился, учитывая разлитую кровь и жужжащих мух, — он различил вроде бы еще отдельные порезы прямо над бровями и под орбитами глаз. — Боже мой, какой ужас! — Феликс Садбери встал рядом с Мэтью. — Ты можешь нам сказать, кто это… кто это был? Мэтью не успел ответить, как донесся хриплый крик: — Дорогу! Дорогу констеблю! Кто-то пробивался сквозь толпу, которая черта с два хотела раздвигаться. — Убили! О Господи, убили! — завопила какая-то женщина. — Мальчика моего убили, Дэви! И не успел констебль пробраться сквозь этот сумасшедший дом, как двести фунтов мамаши Мантханк вырвались из толпы, расшвыривая зевак как кегли. Эта женщина, жена морского капитана и содержательница таверны «Синяя пчела» на Хановер-сквер, являла собой внушительное зрелище даже в добрейшем состоянии духа, но сейчас, с развевающейся гривой тронутых сединой волос, с лицом, где секирой выдавался нос, с глазами черными, как лондонские тайны, она была так страшна, что даже пьяные братья Мантханк заробели. — Ма! Ма, ничего такого! Дэви жив, ма! — крикнул ей Дарвин, хотя в таком реве выстрел пушки над ухом можно было не расслышать. — Ма, я живой! — заревел Дэви, все еще на четвереньках. — Ну, Бог свидетель, как я с тебя шкуру спущу! — Здоровенная лапа огромной бабищи нырнула вниз и одним движением поставила Дэви на ноги. — Я ж тебя буду драть, аж пока ты не начнешь ртом пердеть, а задницей просить пардону! И с этими словами она выволокла его за волосы, таща от этой бури к другой. — Дорогу констеблю, черт побери! И тут протолкался констебль. Мэтью узнал малыша с бочкообразной грудью — Диппена Нэка. В одной руке констебль нес фонарь, а в другой — черную дубинку, которой выразительно помахивал. Он глянул раз на труп, бусинки глаз на красной от рома физиономии стали вдвое больше, и он порскнул прочь размытой полосой, как вспугнутый кролик. Мэтью увидел, что сейчас эта бесконтрольная толпа затопчет место преступления безвозвратно. Некоторые — наверное, те, которых оторвали от последней круговой в таверне, — осмеливались подходить поближе к телу, другие напирали сзади, чтобы тоже глянуть. Вдруг рядом с Мэтью возник Ефрем Оуэлс, одетый в пальто поверх длинной ночной рубахи и с очками на глазах. — Эй, отодвинуться бы! — предупредил он. — Сдайте, сдайте назад! Мэтью хотел сдать назад и тут увидел сапог шатающегося пьяницы, опускающийся на голову трупа. Потом сам пьяница свалился поперек тела. — Вон отсюда! — заорал Мэтью, краснея от гнева. — Все назад, все! Здесь вам не цирк, черт побери! Ровно и твердо зазвенел где-то колокольчик, пронизывая гвалт металлическим высоким звуком. Стало видно, как кто-то пробирается через людские волны, и звон колокольчика приводил людей в себя и заставлял дать дорогу. Так появился главный констебль Лиллехорн с бронзовым колокольчиком в одной руке и фонарем — в другой. Он звонил и звонил, пока рев толпы не превратился в едва слышное бормотание. — Всем отойти назад! Немедленно! Кто не отойдет — будет ночевать за решеткой. — Мы ж хотели посмотреть, кого убили, только и всего! — выкрикнула какая-то женщина, и ее поддержал согласный рокот толпы. — Кто больше других хочет посмотреть, пусть вызовется добровольцем нести труп в холодную! Есть желающие? Это заткнуло все рты. Холодная в подвале Сити-холла была территорией Эштона Мак-Кеггерса, куда горожане отнюдь не стремились, если им не нужны были его услуги — а тогда уже им бывало все равно. — Займитесь своими делами! — приказал Лиллехорн. — Не надо дураков из себя строить. — Он посмотрел на труп и потом сразу на Мэтью: — Что вы тут натворили, Корбетт? — Ничего! Филипп Кови нашел тело, налетел на меня и вот… размазал по мне. — И труп тоже он ограбил, или это сделали вы сами? Мэтью сообразил, что все еще держит часы и бумажник в одной руке. — Нет, сэр. Это преподобный Уэйд достал у него из сюртука. — Преподобный Уэйд? И где же он? — Он… — Мэтью оглядел собравшуюся толпу в поисках лиц Уэйда и Вандерброкена, но никого из них поблизости не было. — Он только что здесь был, и он, и… — Хватит лепетать. Это кто? Лиллехорн направил фонарь на тело. Надо отдать должное главному констеблю — выражение его лица не изменилось. — Я не знаю, сэр. Но… Мэтью открыл ногтем футляр часов. Но монограммы внутри не было, вопреки его надеждам. Время остановилось в семнадцать минут одиннадцатого, что могло быть указанием на то, что кончился завод, или что ударом при падении тела механизм был поврежден. Но в любом случае часы были признаком немалого богатства. Мэтью обернулся к Ефрему: — Твой отец здесь? — Вот только что был. Отец! — позвал Ефрем, и старший Оуэлс — тоже в круглых очках и совсем седой, каким скоро станет Ефрем, — появился перед толпой. — Вы здесь распоряжаетесь, Корбетт? — спросил Лиллехорн. — Я сегодня и для вас могу найти место в тюрьме. Мэтью решил не отвечать. — Сэр, — обратился он к Беджамену Оуэлсу. — Не можете ли вы осмотреть сюртук и сказать нам, кто его шил? — Сюртук? — Оуэлс брезгливо оглядел окровавленный труп, но собрался с духом и кивнул: — Да, могу. Мэтью подумал, что сюртук несет на себе отпечаток изготовителя — в покрое и шитье. В Нью-Йорке есть два профессиональных портных и несколько любителей, занимающихся шитьем, но если этот сюртук пошит не в Англии, то Оуэлс должен узнать, чья это работа. А Оуэлс как раз сейчас склонился над трупом, посмотрел подкладку сюртука и сказал: — Узнаю. Это новый легкий костюм, пошитый в начале лета. Узнаю, потому что шил его я. Я помню, что делал два костюма из одного материала. — И для кого вы их делали? — Для Пеннфорда и Роберта Девериков. Вот карман для часов. — Он встал. — Это костюм мистера Деверика. — Это Пенн Деверик! — крикнул кто-то из темноты. И по улицам понеслась новость, куда быстрее, чем могла бы пронестись любая заметка из «Газетт»: — Деверика убили! — Убили старого Пеннфорда Деверика! — Тут лежит старый Деверик, упокой Господь его душу! — Господь бы упокоил, да Дьявол его забрал! — выкрикнул какой-то бессердечный негодяй, но мало кто мог возразить. Мэтью стоял тихо, решив дать констеблю самому найти то, что он уже увидел: порезы вокруг глаз Деверика. |