
Онлайн книга «Субмарина»
Я встаю в семь и через десять минут уже выхожу из дому, хлопнув входной дверью и сказав родителям, что растущий организм не может существовать на одних лишь хлопьях с изюмом. В половине восьмого я уже в школе. Завтрак в восемь. Я натыкаюсь на Джин в дальнем углу столовой; втиснувшись меж двумя гигантскими стальными баками, она задумчиво смотрит на футбольное поле. В одной руке у нее сигарета, другая глубоко засунута в карман выцветшего бирюзового форменного платья. При тусклом свете у нее как будто копна волос. — Доброе утро, — говорю я. — Рановато ты, — отвечает она. — А я к вам. Джин делает длинную затяжку. Не думаю, что она знает, кто я такой. — Я хочу поговорить с вами о Зоуи, — заявляю я. Дым сперва выходит у нее из ноздрей. — А кто это? — Жиртрестка, — поясняю я. — Кое-кто ее так зовет. — Ты ее друг? — спрашивает она, подняв голову и выпуская дым. Может, она хочет меня подловить? Я думаю, переминаясь с ноги на ногу. — Скорее, поклонник, — наконец отвечаю я. Она никак не реагирует. — Я вот просто думаю, ее уже несколько дней в школе не было, с ней все в порядке? — Она перешла в другую школу, в Каррег-Фор, — спокойно отвечает Джин. — Она ненавидела эту школу. У школы Каррег-Фор дурная репутация и отличный драмкружок. — О! Гигантские чаны на колесиках охлаждают воздух вокруг нас. Пахнет сырными чипсами и банановой кожурой. — Я хотел ей кое-что передать. — Тогда ступай в Каррег-Фор и ищи ее там. Интересно, сколько лет этой Джин? Голос у нее совсем молодой. — Но меня там побьют, — замечаю я. Джин равнодушно отряхивается. У нее рыхлая кожа, точно присыпанная сахарной пудрой. — Неужели вам наплевать, что будет с Зоуи? — умоляюще вопрошаю я. — Любовная записка? — спрашивает она, облокотившись о чан. — В это так трудно поверить? В уголках ее пересохших губ появляется намек на улыбку. — Ладно, давай, — говорит она, протягивая руку. — Что давай? — Давай мне письмо, а я уж найду способ передать ей. Полоска солнечного света ползет по полю для крикета и заползает на теннисный корт. Я достаю из рюкзака замусоленный конверт. — Какая большая записка, — прищурившись, говорит Джин. Я уже знаю ответ, и на секунду мне становится жаль, что поблизости нет съемочной группы, записывающей на камеру мои будни. — У меня щедрая душа, — заявляю я. Она берет конверт и выпускает дым поверх моей макушки. Солнце ползет снизу вверх по столбикам ворот на поле для крикета и окрашивает их в совсем другой цвет. Семь часов сорок одна минута. Я в школе. * * * После обеда на химии смотрю на Джордану, как она поджаривает карандашный ластик на горелке Бунзена. На нас халаты для лабораторных работ. — От испарений можно заболеть раком, — сообщает проходящая мимо Мэри Пью. На ней защитные очки, надетые поверх обычных: целых шесть глаз. — Мне запах нравится, — говорит Джордана, обращаясь ко мне. Она вращает карандаш в развевающемся желтом пламени, как волшебную палочку. Мы с Джорданой понимаем, что уважение сверстников важнее глаз, поэтому оставила защитные очки на макушке. Я делаю вдох. Дым едкий и жгучий. Джордана долго смотрит на меня. В ее зрачках отражается огонь. — Какую сверхспособность ты выберешь: умение летать или быть невидимкой? — спрашивает она. — Быть невидимкой, — отвечаю я. — Что хуже: быть толстым или некрасивым? — Зависит от того, насколько некрасивым. — А толстым или непопулярным? Раздается треск лопающейся от нагревания пробирки. — Толстым, — отвечаю я. Джордана выгибает спину. — Я такая гибкая, — говорит она и смотрит на меня. Я принимаюсь разглядывать надпись на столе: «Я ЕМ МЯСО». Джордана водит обугленным ластиком у меня под носом. Я вдыхаю. Маленькую перегородку между носоглоткой и горлом начинает пощипывать. Она выхватывает мою тетрадку. — У меня новые наблюдения, — говорит она. — Записывай в свою тетрадь, — отвечаю я. — Думаю, тебе будет интересно. Открыв тетрадь в клетку на новой странице, она склоняется над партой и пишет что-то карандашом, после чего протягивает тетрадь мне. Я читаю ее сообщение: Привет, Опра! Встретимся после уроков у теннисных кортов. Хочу показать тебе свои таланты. Д. Три теннисных корта расположены за спортивными полями, друг за другом вдоль проволочного забора, огораживающего школьную территорию. В центре — провисшие теннисные сетки. По другую сторону забора — одноэтажный дом престарелых. Иногда, когда у нас физра, какой-нибудь старичок подойдет к окну, раздвинет жалюзи и давай смотреть, как мы играем парами. Нам наказали не махать им. А я, когда вижу, что они смотрят, нарочно показываю, какой я молодой и бодрый. Джордана сидит на высоком судейском стуле. Я огибаю столбики на поле для регби и выхожу на теннисный корт, останавливаясь в нескольких метрах от нее, у распределительной коробки. Она сидит нога на ногу. Я жду, пока Джордана заговорит. — У меня два таланта, — заявляет она. И достает из-под попы ворох бумаги. Я узнаю шрифт и оформление текста в рамочке. Это мое руководство. — Шантаж… — продолжает она. В другой руке у нее зажигалка. Сразу видно, она все продумала перед моим приходом, — и пиромания, — заключает Джордана. Я поражен, что она знает это слово. — Понятно, — говорю я. — Я буду тебя шантажировать, Ол. Чувствую себя беспомощным. Она-то сидит на троне. — Ладно, — отвечаю я. — Если не сделаешь то, что я тебе прикажу, я всем в школе покажу твое маленькое сочинение. Кожа у нее на ногах очень белая. Чувствую себя ее слугой. — Хорошо, а что я должен делать? — спрашиваю я. — Лучше тебе выполнить все, что я скажу… — Понимаю. Я на все готов. — Встретимся в Синглтон-парке в субботу. Возьми с собой фотоаппарат и свой дневник. — Понял. Но я не веду дневник, придется его купить. |