Книга Кто твой враг, страница 64 – Мордекай Рихлер

Норман смотрел, как Боб, пошатываясь, пробирается к телефону между прихотливо расставленными столиками.

— Ты ничего не ешь, — обратился он к Зельде.

— Я не голодна.

До возвращения Боба оба так и не проронили ни слова.

— Линия, чтоб ей, все еще занята.

На самом деле никто не брал трубку. Боб гадал, куда бы могла деться Салли.

— Какого черта. — Он заказал еще виски. — Так на чем я остановился? — спросил он.

— На Сталине, — сказал Норман, — вот на чем.

Боб рассматривал Нормана помутневшими от выпитого глазами. А ведь он холостяк, думал Боб. И по всей вероятности, должен знать хорошего абортмахера. Надо его попытать.

— Посмотри на это так, — сказал Боб, — если одно поколение и принесли в жертву, то хотя бы на этот раз люди погибли не бесцельно. А ради будущего своих детей.

— А ты посмотри на это вот так, — сказал Норман. — Сдается мне, что, кроме политических заслуг, у таких людей, как мы, ничего другого за душой нет. Осознать это в сорок очень тяжело.

— Вот уж не думала, что тебя это все еще заботит, — ввернула Зельда.

— Заткнись! — прикрикнул Боб.

— Боб, он давно показал свое политическое лицо. Он…

— Молчи! Сама не понимаешь, что несешь. Послушай, — язык у Боба заплетался, — Норман, я — гуманист. Я верю, что человеческая жизнь священна. На том стоял и стою. — Боб не без труда встал. — Извини, я мигом назад.

Зельда раздавила сигарету в тарелке жареного риса.

— У нас сегодня гости, — сказала она. — Ты не хотел бы прийти?

— Рад бы, да занят, — сказал Норман.

— Пожалуйста, скажи Бобу, что я тебя пригласила, но ты занят.

— Нет. Не скажу.

Вернулся Боб.

— Так на чем я остановился? — спросил он.

— На том, что человеческая жизнь священна, — сказал Норман.

— Я ухожу, — объявила Зельда.

— Встретимся в церкви, — заявил Боб.

— Я ухожу, слышишь?

— А я сказал: встретимся в церкви.

Зельда толкнула Нормана локтем.

— Скажи ему, — попросила она.

— Ась?

— Ты скажи-ка мне, скажи. — Боб приподнялся, размахивал руками — изображал, что дирижирует оркестром. — Ты скажи-ка мне, скажи.

— Скажи ему.

— Сама скажи.

— Как, она еще здесь? — спросил Боб.

Норман кивнул.

— Я пригласила Нормана прийти к нам в гости. Он занят.

— В гости. У кого это гости? — спросил Боб.

— Это правда. Она пригласила меня.

— Милости просим, будь нашим гостем, — выпевал Боб.

— Он сказал, что занят, — не отступалась Зельда. — Ну а теперь, ты уедешь со мной? Пожалуйста.

— Я тоже занят, — сказал Боб. — Все заняты, такое теперь время.

— Вот-вот начнут собираться гости, твои гости, между прочим.

Боб посмотрел на часы — без двадцати восемь.

— Мне надо позвонить, — сказал он. — Зельда, послушай, я вернусь через час. Должен сперва кое-кого повидать.

Зельда застыла в нерешительности.

— Я привезу его домой к половине девятого, — сказал Норман. — Обещаю.

Едва Зельда ушла, Боб, пошатнувшись, снова восстал.

— Я мигом, — сказал он. Но на этот раз отсутствовал добрых пять минут.

— Не могу понять, — возвратясь, сказал он. — Не отвечает… — Он ухмыльнулся во весь рот. — Так на чем я остановился?

Норман сказал на чем.

— Ну да, — сказал Боб, — вот ты, ты имеешь представление, какой процент детской смертности был до революции? И был ли хоть один погром в Польше, — прочувствованно сказал он, — с тех пор, как к власти пришли коммунисты?

За выпивкой и разговорами прошли еще полчаса, после чего Норман вывел Боба из ресторана.

— Держи, — Боб сунул ему ключ от машины. — Будь другом, сядь за руль. — Они взгромоздились в машину. — Но сперва подвези меня на… — он назвал адрес Салли, — идет?

— Я обещал Зельде, что доставлю тебя домой к половине девятого, — сказал Норман. — А сейчас без четверти девять.

— Да ну? — Боб удивился.

Норман уверил его, что так оно и есть.

— Без четверти девять, говоришь? — Боб попытался собраться с мыслями. Почему она не берет трубку? Сердится, подумал он. Куда-нибудь вышла. Позвоню ей утром.

— Твоя взяла, Троцкий — сказал он. — Домой так домой.

Норман отвез Боба домой. Гости разошлись лишь к четырем утра, назавтра Боб спал допоздна. И так Салли умерла.

IV

— Когда их ожидать?

— Через час, не раньше, — сказала мисс Гринберг.

Из палаты напротив доносился стариковский хрип, по коридору изредка пробегала, цокая каблучками, сестра, в остальном в палате Монреальской еврейской больницы царила тишина. Его нога, сломанная в трех местах, была подвешена на сложной системе блоков.

— Никаких фотографий, — сказал он. — Вы обещали.

— Разумеется, — сказала она. — Никаких фотографий. Включить телевизор?

— Включайте.

Однако прежде пришел мистер Гордон. Тучный, патлатый Хайман Гордон навещал его каждый день. Мисс Гринберг хотела бы, чтобы он ушел. От его непроницаемой улыбки ей было не по себе.

— Минутку, — сказал он. — Вы не могли бы расчесать мне волосы?

— Охотно.

Она бережно, с явным удовольствием расчесывала его волосы.

— Вам пора подстричься. А как, по-вашему, Джозеф?

— Да, — сказал Эрнст. — Пожалуй.

— Волнуетесь?

— Нет.

— Это, знаете ли, большая честь. Мы все гордимся вами.

— Спасибо, мисс Гринберг.

— Труди, — поправила она.

— Труди.

Изображение на экране поплыло, но тут же выправилось. Экран заполнил кубастый коротышка с бородой и червеобразными усишками; расплывшись в улыбке, он адресовался Эрнсту, Труди и Хайману Гордону.

— Добрый вечер, дамы и господа. Меня зовут Томас Хейл. Каждую пятницу мы имеем удовольствие представлять вам программу «Дебаты» — в нашей программе трое участников обсуждают какую-нибудь животрепещущую тему. Сегодня наши гости, — камера отъехала назад, — мисс Люси Морган, критик, поэт, автор книг о путешествиях, она слева от меня. — Хейл сделал паузу, послал зрителям улыбку. — Мисс Морган, насколько мне известно, у вас этой осенью выходит сборник стихов в серии «Большой формат» издательства «Бойд и Макьюен». Все верно?