Онлайн книга «Смех Again»
|
— Стог колхозный, нах, спалили, — говорит он, и мы начинаем ржать так, что перед глазами появляются летающие звёздочки. Потом на крыльце закуриваем ещё по одной. — Жалко Ваньку, — говорит он неожиданно, — ништяк был чувак… — Почему был? — Ну чё… не видишь, что с ним творится… — Генка вздыхает. Потом говорит вдруг: — Здоров, Семён… как дела? — кому-то, вышедшему из дома у меня за спиной. — Здоров, Генка… Всё в руках Божьих… Генка кивает: — В его… в его… Семён. Присаживается рядом со мной. И дальше они общаются, перебрасываясь фразами через меня. Словно я коммутатор. Генка: — Чё?.. В церковь всё не ходишь? — Нет. Я молюсь со своими братьями. Бог внутри нас… — Дык, молись ему дома тогда… — Я и дома молюсь… а общая молитва укрепляет… — А ты что? Слаб, что ли? Нуждаешься в укреплении?.. Семён молчит какое-то время, потом: — Зачем опять начинаешь? Генка хмыкает: — Я не начинаю… Я продолжаю… Он щелчком отправляет окурок в полёт: — В церковь к батюшке не ходишь, а к своим бегаешь… — В Библии сказано, что нарисованным изображениям нельзя поклоняться… мой духовный отец говорит, что все священники в храмах фарисеи… только выгоду ищут… торгуют именем Господа нашего… — Ты ж крещёный, — Генка наклоняется, чтобы лучше видеть Семёна. — Меня крестили помимо моей воли, в детстве… и тот крест я не ношу… Генка кивает: — Ну да… Твой духовный отец не корыстолюбец… а зачем ты деньги ему каждый месяц таскаешь? Семён смотрит прямо во тьму. В ту сторону, откуда доносится далёкий лай уткинских кобелей. — Я не ему… это общая касса нашей общины… — Ага… — Генка кивает — …и на что вы их тратите? Крестами своими вокруг всё утыкаете? Я понимаю, о чём речь. Генка, описывая окрестности, рассказал мне, что семёновская община выкупила участок земли, как раз тот, где стоят ржавые комбайны, и поставила там деревянный крест с табличкой «Здесь будет храм Церкви Обвинения». Семён помолчал, потом ответил неохотно: — Что ты меня подковыриваешь постоянно? — Я подковыриваю? — Генка лезет в нагрудный карман за сигаретой. — Я дискутирую… Тебя же учили вести дискуссии, да, Семён? Чтоб загонять в лоно церкви заблудших овец… Может, я как раз заблудший баран, а?.. Я сдерживаюсь, чтобы не засмеяться. Генка продолжает: — Бог внутри каждого из нас, так? — Да, — буркает Семён. — Если он внутри меня, — Генка прикуривает, — кому я должен молиться? Семён промолчал. — Если Бог внутри меня, кого я должен бояться? — он выдыхает дым и продолжает: — Если Бог внутри меня, в кого я должен верить, а Семён? Этот чувак нравится мне всё больше. А Семёну, похоже, не нравится. Как и я. Поэтому он молча встаёт и уходит обратно в дом. У нас за спиной гремит радио и слышны громкие голоса: праздник продолжается. — Вот у него там в башке… — я тоже прикуриваю — …творогом набито под завязку… Аж из ушей сыпется… Мы хихикаем. — Не-е… — говорит Генка. — У него там совок. — Совок? — Совок кукушиных котяхов, — поясняет он, и мы опять ржём до звёздочек в глазах. — Ништяк дурь, — говорю я. — Где взял? — У меня свой плантарь за пасекой… — он подносит кулак к моему лицу. — …Вот такие шишки! Этот подонок мне определённо нравится. — Где мой внук??? — на крыльцо выходит дядя Женя и хватает нас сзади за плечи. — Где мой племяш??? Вы чего тут расселись? — Курим, деда, — отвечает Генка, запрокинув голову и смотря ему в глаза. Рядом с дядей Женей стоит улыбающаяся Дашка. — Деда, — говорит Генка, — я тебе там мёда в подарок привёз… канистру десятилитровую… — Спасибо, Генок… — дед целует его в макушку. Проводит рукой по моим чуть отросшим волосам. — Давайте за стол… Сейчас пирог будет… Дашка испекла… — Сейчас, дядь Жень, — говорю я, — докурим и придём. Каннабис уже засел в моём желудке, с салфеткой на шее и ложкой в руках, приговаривая: пирог это хорошо… пирог это зашибенно… а с чем пирог-то? — С чем пирог-то? — спрашиваю я, сглотнув слюну. — С черникой, — отвечает Дашка. — Клёво, — говорю я, глядя на её загорелые колени, выглядывающие из-под сарафана. На хавчик пробило уже конкретно. Но ещё больше мне хочется задрать этот подол в подсолнухах. Лучше сзади. Я настолько явно представляю всё это, что даже несколько раз моргаю и щипаю себя за бедро: Фффу-у-у-ух… предпоследняя стадия спермотоксикоза… И когда дядя Женя с Дашкой уходят обратно, я спрашиваю Генку: — Слышь… а как тут с бабами? — Легко… — он встаёт, отряхивая задницу. — Тольча у нас тут главный сутенёр. Он протягивает мне руку и помогает подняться: — Пошли, пирога хапнем и к нему метнёмся. — Пошли, — говорю я, — презервативы брать? Тольчу Нямого часто обижали в детстве, так же как и Генку. Оба они были местными уродами: один бэкает-мэкает что-то по-своему, ни хрена не поймёшь; второй чернее самого загорелого цыгана. Теперь Тольча вырос, стал местным кузнецом и обижал половину мужского населения Уткино. Потому что вместе с ним вырос и его главный инструмент. Тот, что между ног. Байки о его агрегате докатились даже до соседнего Чернухино. Поэтому в его кузню под покровом ночи бегали не только местные вдовушки и созревшие красавицы, но и импортные. Когда мы подкатили на Атасной Пулялке к его кузне, с которой для лучшей циркуляции воздуха были сняты ворота, на лавочке внутри уже сидели две чернухинские десятиклассницы. Рядом стоял прислонённый к деревянному верстаку здоровенный, раскрашенный в цвета Marlboro мотоцикл с задранной вверх толстой трубой и огромными шипастыми колёсами. — Ооо! Да, ладно! — сказал я, различив лого на баке чудовища. — «Каджива-Раптор»??! — Почти «эндуро»… — Генка улыбнулся красавицам. — Мы здесь с Тольчей главные моторхэды. Ещё один сын Дяди Васи — тоже Вася Газ Вода — работал в торговом флоте. Он и пригнал слегка подержанную «Кадживу» из Владивостока прошлым летом. Подарок брату Толику на двадцатилетие. Моторхэд Тольча бросил свой молот и подошёл к нам, вытирая руки о штаны: до того, как мы появились, он, озаряемый светом из горна, вот именно, херячил по красной железяке на наковальне, высекая искры и заставляя млеть двух красавиц, плюхающих классические семечки. Тольча был хорош собой: природа, забрав у него возможность слышать и говорить, дала взамен высокий рост, широкие плечи, а также пшеничные кудри и голубые глаза под ними. Его крепкое тело блестело от пота, и этот блеск отражался в глазах малолеток, засыпавших весь пол у лавки чёрной шелухой. |