Онлайн книга «Смех Again»
|
(Бз-з-з!!! Бз-з-з!!! Бз-з-з!!!) подскочил, словно меня ударило током. В правом боковом кармане шорт что-то вибрировало, низко гудя и весьма ощутимо стучась в моё бедро. Спросонья и перепугу я подумал, что туда забралось несколько злобных пчёл, и вскочил с колотящимся сердцем. Увидел Тольчу — он, задрав ноги на стол и скрестив руки на груди, смотрел на меня. Дёрнул головой, в смысле «что случилось?». Я пожал плечами и посмотрел на шевелящийся карман. Потом… Тьфу!.. Там же мой мобильник с позавчерашнего дня валяется… Блин… Мы от Уткино километров на двадцать пять отъехали… Может, в зону приёма попали?.. Я успокоительно киваю Тольче — «всё ОК» — и, зевая, лезу за телефоном. Достаю. Зевота моментально пропадает: — Fuck! (Бз-з-з!!! Бз-з-з!!! Бз-з-з!!!) Телефон настойчиво вибрирует в руке. Я быстро оглядываюсь по сторонам: Fuck! На звонок с этого номера я должен ответить по любому. Быстро иду за длинный сарай неподалёку. Прохожу вдоль глухой задней стены, сбивая лопухи. Останавливаюсь. Пытаюсь выровнять дыхание. Бз-з-з!!! Бз-з-з!!! Бз-з-з!!! Три, два, один… Трубку — к уху: — Да, мам? Голос на том конце знакомее всех знакомых голосов: — Сына, ты, где пропал? Оглядываюсь назад: никого. Стараюсь говорить беспечно: — Да сейчас же сезон, мам… Все на моря едут и новые тату себе бьют. Заработался совсем, извини… Вот, блин, я мутант, а… — А сам на море не собираешься? Может, и к нам по дороге заедешь? А то с прошлого лета обещаешь… У тебя там всё нормально? Я, прижимая телефон плечом к уху, наклоняюсь и отрываю пятилистник от маленького кустика конопли. Растираю пальцами. Нюхаю. Говорю в трубку: — А чё со мной будет?.. Конечно, всё нормуль, мам… Как папан? — Хорошо… Привет тебе вон передаёт… Слышу отдалённый мужской голос. Голос, который знакомее всех голосов на планете, что-то говорит. — Папа спрашивает, жениться не надумал? — Не, мам… — я оглядываюсь. — Ну ладно, мамуль… Батарейка садится… Я вам на днях сам позвоню… хорошо? Ну… папе привет… целую… Вот, блин, я мутант, а… Смотрю на экран: батарейка действительно садится. Хоть в этом не соврал. Я медленно огибаю строение, на ходу пряча телефон в карман, и вижу дедугана в белой кепке и с короткой седой бородой. Понимаю, что это и есть Ануфрий. Он выходит из сарая с доской под мышкой и видит меня. — Здрасьте… — я присаживаюсь рядом с Тольчей. Дед какое-то время рассматривает меня прозрачными глазами: — Здорова… Ты, что ль, Генкин дядька? Евгена племяш? — Ага… — я киваю. Ануфрий вытирает лоб своей кепкой: — По нужде, что ль, за сарай бегал? — Ага… — там, за сараем, я видел деревянный туалет выкрашенный зелёной Краской. — …По нужде… Придавило чё-то… Ануфрий кивает: — Ну обожди пока… щас Генка освободится… Жду. Потом Генка ведёт нас на свой плантарь, сокрытый от лишних глаз в высокой кукурузе. Шишки, конечно, не с кулак, но работа селекционера впечатляет. Растираем листья в ладонях. Трогаем шишки. Нюхаем клейкие пальцы. Шуршим папиросной бумагой. Отведываем продукт, прямо с грядки, и с покрасневшими глазами топаем обратно под навес. Там уже раскладывает ложки дед Ануфрий. Я на всякий случай опускаю Ray Ban со лба на переносицу. — Так, Жиган-Изюм! — говорит он, обращаясь к Генке. — Дуй в погреб за окрошкой… а Тольча пусть хлеба нарежет… Гостя обедом угостим… Оба, не спеша, направляются в сторону дома. Гость — я — присаживается на лавку. Ануфрий сидит через стол от меня, локти положил на клеёнчатую скатерть. Указательным пальцем левой руки аккуратно двигает солонку: (ширк) пара сантиметров влево, (ширк) пара сантиметров вправо, (ширк) влево, (ширк) обратно. Он улыбается, едва-едва, уголками губ. И смотрит на меня. Глаза у него голубые, как у Тольчи. Но у Тольчи — это синь июльского утреннего неба, у Ануфрия — арктический лёд, примёрзший к перископу затонувшей подлодки. ширк… ширк… ширк… ширк… Над костяшками левой руки — старая татуировка. Намеченные контуром полсолнца с косыми лучами. Буквы УТРО. Хм… Дедок не так уж и прост… Дедок вдруг поворачивается в сторону дома и кричит: — Генок! Захвати там пол-литру нашего продукту! Генок что-то кричит в ответ из погреба. Понял вроде… — Дык, значит, нашёл своего дядьку? — говорит вдруг дед мне. — …Или это он тебя нашёл? Мне уже надоело смотреть, как солонка тусуется, словно шайба под клюшкой. Поэтому с готовностью отвечаю: — Да, в поезде случайно встретились… Сначала подумали, что однофамильцы… ну а потом уж поняли, кто есть кто… — Вона как!.. — покачал головой Ануфрий. — Бывает же!.. — Да… — я тоже качаю головой. — Пути Господни неисповедимы… — Неисповедимы, ага… Всё в его руках… — он добродушно кивает седой бородёнкой. — …А тебя, значит, Сашкой кличут? ширк… ширк… ширк… ширк… — Да, Сашкой… — А ты крещёный-то, Сашка?.. — Нет… — говорю я. Он всё покачивает седой бородой: — Угу… угу… да тебе это и не надо, наверное. — Почему это? — улыбаюсь я. Он пожимает плечами: — Тебя Господь и так, видно, любит… — Да? — улыбаюсь я. Он смотрит мне в глаза: — Да… А то стал бы он тебе звонить по прямому номеру, прям в нужник… да ещё звать к телефону твою мамку покойную, царствие ей небесное… ШИРК! ШИРК! ШИРК! ШИРК! Улыбка медленно сползает с моих онемевших враз губ. Вот теперь его глаза, точно два куска голубого льда. Елей испарился. И морщинки у глаз я бы не решился назвать сейчас добродушными. ШИРК! ШИРК! ШИРК! ШИРК! — словно грозовые раскаты. — У меня в сарае щели с мизинец, — говорит он. Кажется, я краснею. — Сними стекляшки, — говорит он. И я не сразу понимаю, что он про очки. Снимаю Ray Ban и кладу на стол. Из погреба, держа обеими руками кастрюлю и зажав под мышкой пол-литру, появляется Генка. Ануфрий наклоняется ко мне: — Глаза у тебя хорошие… честные… Он оставляет в покое солонку, берёт мои очки и крутит их, рассматривая: |