Онлайн книга «Толчок восемь баллов»
|
И возникают в ее полуживой голове свои тайные воспоминания. Ни цвета, ни звука. Когда это было?.. И было ли?.. * * * …В следственном кабинете, на столе у Друга лежит портрет члена правительства Булганина, проколотый настоящей юбилейной медалью Дедушки. Друг сидит за столом, а его помощник, молоденький чекист, стоит около Бабушки, сидящей по другую сторону стола. Он подает ей листы протокола допроса, и Бабушка, с глазами, полными слез, аккуратно подписывает каждый лист с одной и с другой стороны. Друг встает, одобрительно гладит Бабушку по плечу и выходит из кабинета. Помощник Друга садится на место своего начальника и нажимает кнопку. Двое конвойных под руки вводят Дедушку. Он — в тельняшке, покрытой бурыми пятнами высохшей крови. Лицо опухло, один глаз не открывается, передние зубы выбиты. Помощник Друга трясет перед разбитым лицом Дедушки портретом Булганина с настоящей медалью и показывает листы протокола, подписанные Бабушкой. И тогда Бабушка хватается за голову, падает перед Дедушкой на колени и, рыдая, целует ему руки в наручниках. Дедушка пытается отшвырнуть ее ногой, но сил у него не хватает, и он просто плюет Бабушке в лицо… * * * Бутылка шампанского почти выпита, стол являет собой все приметы закончившегося завтрака, а между обшарпанным комодиком красного дерева и диваном стоят Нина Елизаровна и Евгений Анатольевич. Евгений Анатольевич обнимает Нину Елизаровну, целует ее лицо, шею, глаза, руки… — Женя, ну это просто смешно в нашем возрасте, — жалобно бормочет Нина Елизаровна, даже не пытаясь отстраниться. — Когда вы первый раз пришли в наш музей… — Ниночка! — задыхаясь, говорит Евгений Анатольевич. — Мы уедем ко мне. У нас тепло, море рядом… — Вы сошли с ума, Женя! — печально возражает Нина Елизаровна. — Господи, я же мог не пойти в этот музей!.. — с мистическим ужасом восклицает Евгений Анатольевич. — Но ведь пошел же! Значит, есть Бог на свете! — Женя… — А летом-то у нас как, Боже мой! Мне от завода участок давали — я все не брал, не брал… — Женя, не мучайте меня. Какой участок? О чем вы говорите? — Нина… Уедем, Ниночка! — А мама? А девочки? — И маму с собой! Она там поправится. Будем выносить ее в садик. Там цветы… — Да ну вас к черту, Женя! Зачем вы меня терзаете… — Я?! Да я умереть готов… — Ну что вы, родной мой!.. Что вы такое говорите!.. Я так от этого отвыкла, так уже было успокоилась, а вы… — Милая! Милая!.. Любимая моя… — Евгений Анатольевич нежно целует Нину Елизаровну и никак не может расстегнуть верхнюю пуговичку ее платья. В помощь Евгению Анатольевичу она сама расстегивает две верхние пуговички и расслабленно шепчет: — Женя, ну что ты делаешь?.. Я же тоже живой человек… — Ниночка… — Ну подожди, подожди… — не выдерживает Нина Елизаровна. — Господи, там же мама за стенкой! Ну подожди, я постелю хотя бы! Она выскальзывает из объятий Евгения Анатольевича, достает из шкафа постель, быстро расстилает ее на диване, сбрасывает с себя платье-халатик и ныряет под одеяло. Ошеломленный быстротой ее действий, Евгений Анатольевич три секунды стоит столбом, а потом, потрясенный, еще не верящий в свое счастье, сбрасывает туфли и начинает лихорадочно стаскивать с себя брюки, нелепо прыгая на одной ноге. — Что мы делаем, что мы делаем… — закрыв глаза, шепчет Нина Елизаровна и снимает колготки под одеялом. — Помоги нам, Господи… Прости меня, дуру старую! — Ниночка-а-а!.. — воет от нежности Евгений Анатольевич. Оставшись в пиджаке, рубашке и туго завязанном галстуке, но без штанов, а только лишь в длинноватых ситцевых трусах с веселенькими желто-синими цветочками, Евгений Анатольевич с сильно поглупевшим лицом бросается к дивану… …но в это мгновение из Бабушкиной комнаты раздается мощный удар корабельного колокола. Бом-м-м!!! И сразу же, в незатухающем гуле от первого удара, звучит второй, еще более мощный и тревожный. Бом-м-м!!! — О черт побери! В кои-то веки! — в ярости вскрикивает Нина Елизаровна и спрыгивает с дивана в одной коротенькой комбинации. Она врывается в бабушкину комнату, захлопывает за собой дверь, и оттуда раздается ее отчаянный крик: — Ну что?! Что? Что?! Что тебе еще от меня нужно?! Евгений Анатольевич в испуге бросается натягивать на себя брюки. * * * Потом, в криво застегнутом платьице, в старых стоптанных шлепанцах, она провожает Евгения Анатольевича и уже в дверях говорит ему тусклым, бесцветным голосом: — Ну, не судьба, видно. Не судьба. Наверное, не для меня уже все это. — Ниночка! — Может быть, так оно и к лучшему. — Нина, послушайте… — Идите, Женя. Идите. — Нина! Но ведь я вас… — Господи… На какую-то секунду бабой себя почувствовала! И здрасьте пожалуйста… Идите, Женя. Видать, не получится у нас с вами романчик. Идите. Она открывает входную дверь, прислоняется к косяку и смотрит, как раздавленный Евгений Анатольевич спускается по ступенькам. — Эй, Евгений Анатольевич… Он замирает, резко поворачивается к ней. В глазах у него сумасшедшая надежда, что она позовет его обратно. Но Нина Елизаровна желчно усмехается и говорит: — А вам очень к лицу эти ваши трусики с желто-синими цветочками. — И медленно закрывает дверь. Она возвращается в большую комнату, оглядывает стол с двумя приборами, остатки сыра, две чашки из-под кофе, недопитое шампанское, два бокала и пять маленьких бледных роз в старом хрустальном кувшинчике. Потом туповато разглядывает свой диван с непорочной постелью, выливает остатки шампанского в бокал и не торопясь выпивает его до последней капли. Она ставит бокал на стол и распахивает дверь Бабушкиной комнаты. Бабушка настороженно смотрит на дочь. — Ну, давай теперь спокойно: что тебе было от меня нужно? Объясни: зачем ты меня звала? Я тебя час тому назад накормила. Перестелила. Судно у тебя чистое. Сама ты… Нина Елизаровна подходит к постели матери, резко сдергивает с нее одеяло. Тоненькие синеватые ножки с уродливыми старческими ступнями еле выглядывают из-под длинной холщовой ночной рубашки. — Сама ты, совершенно сухая! Все у тебя в порядке! — Нина Елизаровна даже не замечает, что начинает повышать голос. — Что тебе еще от меня было нужно?! |