Онлайн книга «Ты самая любимая»
|
— Я вам доставил новогодний подарок. Входит, устанавливает елку, ставит на стол пиццу и шампанское. Снимает шубу, отклеивает усы и бороду, садится за стол, открывает шампанское. Женщина в крайнем изумлении: — Молодой человек, что это значит? Разносчик показывает на настенные часы: — Уже без трех двенадцать. Я хочу поздравить вас с Новым годом. Разносчик разливает шампанское по бокалам. Встает, произносит тост: — Я хочу пожелать вам вечной молодости и счастья! Женщина растерянно отвечает: — Спасибо… Часы бьют двенадцать. Разносчик и женщина чокаются, выпивают. Женщина говорит: — Большое спасибо. А теперь вам пора уйти. Разносчик: — Никак нет. Я хочу пригласить вас на танец. Разносчик церемонно кивает головой и щелкает каблуками. Женщина отрицательно качает головой: — О танце не может быть и речи. И вообще прекратите этот балаган. Кто вас послал? Разносчик берет гитару, становится перед женщиной на колено и начинает петь…» Резкий и длинный телефонный звонок вырвал Бережковского из работы. Он испуганно дернулся, схватил трубку: — Алло! — Салехард вызывает Бережковского. Будете говорить? — Буду!.. — Говорите… Затем послышался мужской голос: — Андрей Петрович? — Да, слушаю! — Это доктор Гинзбург. Операция закончилась. Елена жива. — Спасибо. Я могу с ней?.. — Нет, конечно! Она еще спит. До свидания. — Минуточку! Доктор! — Слушаю вас. — А что вы вырезали? — Опухоль. — Где?! — вскричал, не выдержав, Бережковский. — Это она вам скажет сама. Когда проснется, — спокойно отвечал доктор. — Я только выполнил ее просьбу и сообщил вам результат операции. Всего хорошего. — Спасибо. Последний вопрос! — поспешно сказал Бережковский. — Да… — А на кого она больше похожа — на Гурченко или на Анук Эме? Гудки отбоя. Сентябрьский дождь… Октябрьский листопад… И первая ноябрьская метель… Она мела по всей земле, во все пределы… Но в мансарде Бережковского было тепло и даже уютно. К тому же здесь произошли кое-какие изменения — вся студия была теперь увешана большими, в полный рост, портретами юных Гурченко, Анук Эме, Удовиченко и Софи Лорен. И Бережковский разговаривал с Салехардом совсем другим тоном, он просто кричал в трубку: — Я тебя хочу! Понимаешь? Хочу! — Успокойтесь, Андрей Петрович, — отвечала из Салехарда Елена. — Не хочу я успокаиваться! И не буду! А хочу, чтоб ты села в самолет и через три часа была здесь! За мой счет! — Это невозможно. — Все возможно! Все! Главное — захотеть! Запомни это! А я хочу тебя так, что сейчас сам сяду в самолет! — Перестаньте, Андрей Петрович. Вы не можете меня хотеть. — Не могу? Почему? — Потому что вы для меня не обыкновенный человек, а фантом, из другого мира… — Да обыкновенный я! Обыкновенный! — Нет-нет! — испугалась Елена. — Если вы обыкновенный, то зачем вы? Тут знаете сколько обыкновенных вокруг… — Ну хорошо. Я необыкновенный. И необыкновенно тебя хочу! Поэтому — срочно в самолет! Пожалуйста! — Не нужно об этом, Андрей Петрович, мы не увидимся. — Но почему?! Почему?! Елена, ты слышишь? Почему мы не увидимся? — Потому что я не имею права вас потерять. — Как это? Я не понимаю. — Андрей Петрович, сколько лет вы были в первом браке? — Восемь. А что? — А во втором? — Шесть. Но при чем тут?.. — А в третьем? — При чем тут браки?! — Хорошо, забудем о браках. Они бракуют любовь. А сколько времени у вас была ваша самая лучшая любовница? — Понятно. Ты хочешь сказать, что я козел, ветрогон, не знаю кто… — Я этого не сказала. — А я могу спросить у тебя прямо и открыто? Ты хочешь меня? Да или нет? Только честно! — Андрей Петрович, — негромко сказала Елена, — я хочу вас уже много лет. Да, с тех пор как я прочла вашу первую книгу, я хочу вас. Я хочу целовать вас, любить вас, чувствовать. Я хочу спать на вашем плече, слышать, как бьется ваше сердце! Поверьте, я васоченьхочу! Очень! Я уже давно не люблю своего мужа — это злой, мелкий и хищный зверь, который думает только о себе. Даже когда мне делали операцию, он улетел на сафари. И если я живу с ним, то только из-за дочки. Потому что я никогда не заработаю ей на такую квартиру, машину, игрушки, одежду… — Ты плачешь?.. Ну все, все, не плачь. Пожалуйста! — Уже не плачу… Знаете, если честно, то я ведь давно живу с вами. — Как это? — А так… Раньше, когда муж приходил ко мне, я отключала сознание и, как тряпичная кукла, просто ждала, когда он сделает свое дело и освободится. И все. А теперь… — Что теперь?.. Говори! — Я боюсь, вы меня не поймете. Или обидитесь. — За что? — Ладно, я скажу. Знаете, теперь я сплю с дочкой в обнимку, в ее комнате. И очень редко пускаю мужа к себе. Ну, раз в месяц. Или еще реже. И когда это происходит, когда он спьяну и силой все же добивается этого, я в эти минуты думаю о вас. Как бы вы это сделали. Вы меня прощаете? — За что? — За то, что я так использую вас. — Послушай, я хочу тебя! — снова вскричал Бережковский. — Я хочу тебя сейчас, здесь, немедленно! Я хочу показать тебе, как я это делаю… — Я знаю, как вы это делаете, — негромко отвечала она. — Откуда? — Вы описали это в своих книгах. Только не говорите, как в своих интервью, что вы все это сочинили и не отвечаете за поступки своих персонажей. Такое сочинить нельзя. — Хорошо. Я и не говорю. Больше того, я скажу тебе, что я делаю это даже лучше, чем описал. Потому что все описать нельзя. И поэтому садись в самолет и прилетай. Она молчала. — Ну?! — настаивал он. — Я прошу тебя! — Помните, я просила вас прислать мне вашу рубашку? — вдруг сказала она. — Ношеную. Я получила ее неделю назад. А вчера… |