Онлайн книга «Ты самая любимая»
|
— Ты куда его положила, дура?! — испуганно крикнула Надя. — Надь! Он поносит! Надя сорвалась с места и, подхватив у двери свою заплечную сумку-рюкзачок, выбежала из аудитории. Джигарханян и Удовиченко подошли к окну, выглянули наружу и увидели, как Надя, выбежав из ВГИКа, подхватила с тротуара ребенка, достала из своей сумочки-рюкзачка запасной памперс-подгузник и стала менять его на ребенке. Но Ваня продолжал орать и тужиться… Джигарханян и Удовиченко огорченно переглянулись. — Н-да… — сказал профессор. — Жалко… Талантливая девочка… — Нужно ее взять, — ответила Лариса Ивановна. — С ребенком? Ты с ума сошла! А на улице Надя с Ваней, орущим у нее на руках, опасно выскочила на дорогу и стала голосовать. Машины, гудя, объезжали ее. Наконец останавливаются какие-то «Жигули», Надя открыла дверцу, хотела сесть. — Стой! Куда тебе? — сказал водитель. — В больницу! В Склиф! Водитель принюхался: — Ну и вонища! Нет, ну тебя!.. Дал газ и отъехал так резко, что Надя чуть не упала от рывка, а Ваня заорал еще пуще. — Сволочь! Козел! — крикнула Надя вслед «Жигулям» и со слезами на глазах повернулась к проезжающим и гудящим машинам. — Ну остановитесь кто-нибудь, москвичи сраные!.. Потерпи, Ванечка! Потерпи! Животик болит? Тут, на их счастье, появилось и даже остановилось желтое такси, редкое по тем временам. Надя обрадованно открыла заднюю дверь и села в машину. — Вот спасибо! Пожилой водитель в линялой майке, хмуро утираясь от жары застиранным вафельным полотенцем, сказал не поворачиваясь: — Куда едем? — В больницу, пожалуйста! Водитель отпил воду из пластиковой бутылки: — Вылазь. Я в гараж. — Ну, я вас очень прошу! У меня ребенок… — Я сказал — вылазь. Надя взорвалась: — А ну ехай, блин! Водитель изумленно повернулся: — Что? — Ехай, я сказала! А то щас ребенком всю машину обосру! Езжай! Водитель, полотенцем утерши пот с шеи, переключил скорость и поехал. Мимо ВДНХ, то есть, простите, ВВЦ… мимо разобранных на части мухинских рабочего и колхозницы… вниз по проспекту Мира, в сторону Института им. Склифосовского… Сидя на заднем сиденье, Надя качала на руках плачущего Ваню. — Сейчас, Ванечка, сейчас! Не плачь! Щас нас доктор посмотрит… — А чё с пацаном? — спросил водитель через плечо. — Не знаю, поносит… Тише, родной, тише… Сейчас к доктору приедем… Водитель неожиданно свернул к тротуару и затормозил. — В чем дело? — спросила Надя. Водитель вышел из машины, обошел ее и открыл заднюю дверь. Но Надя отпрянула: — Нет! Я не выйду! — И не надо. Дай ребенка глянуть. Разверни памперс… Надя прижала Ваню к себе: — А вы чё? Доктор, что ли? — Я лучше доктора. Патологоанатом. Клади его, не бойся… Надя недоверчиво положила Ваню на сиденье. Ваня орал и сучил ножками. Водитель открыл памперс, посмотрел на фиолетово-коричневую жижу в нем. Одной рукой снял со своей шеи вафельное полотенце, второй умело поднял Ваню за ножки и подложил полотенце под памперс. А памперс вынул из-под обкаканного ребенка и понюхал. — Ты ему сливовый сок давала? — Нет. Что вы! — Не ври! Понюхай! — Он протянул ей обкаканный памперс. — Нюхай, не бойся! Это ж твой ребенок! — Да не давала я, клянусь! — Ну, мне-то не заливай! — сказал водитель. — Я тридцать лет желудки вскрывал. Смотри, цвет какой… Свернув памперс, он баскетбольным броском забросил его в мусорную урну на тротуаре. Затем, перегнувшись через сиденье, достал свою пластиковую бутылку с водой, умело поднял орущего Ванечку, обмыл ему спинку, попку и промежность. И сказал: — Молодец, Иван! Хорошо кричишь! Легкие развиваешь! Ваня умолк — то ли от воды и чистоты на теле, то ли от голоса водителя. — Давай салфетку, подгузник, — сказал Наде водитель. — Нету больше. Это последний был… — Да? Думать надо, когда из дома выходишь!.. Водитель обтер Ваню одним краем полотенца, обернул его попку сухим краем и ловко закутал, как в пеленку. И приказал Наде: — Все, вылезай. Вон аптека, купишь марганцовку и разведешь. С тебя десять рублей. Надя, выйдя из машины, удивилась: — Сколько?! — А сколько ты думала?! Давай, давай! Неча детей рожать, если денег нет. У меня шесть внуков, и всех я кормлю. Порывшись в своей заплечной сумке-рюкзачке, она отдала ему десять рублей. — Держи, — передал он ей запеленатого в полотенце и разом заснувшего Ваню. — А в больницы не суйся — там одни рвачи остались. Домой добирались в метро. Надя стояла в конце душного вагона, все места были заняты, и пассажиры, обозленные кризисом на всё и вся, делали вид, будто не видят Надю с ребенком. А Ванечка спал, устало уронив потную головку ей на плечо. Поезд затормозил, радио сообщило: — Станция «Улица 1905 года». Осторожно, двери закрываются! В другом конце вагона появилась хлипкая пятнадцатилетняя нищенка с грудным ребенком, закутанным в тряпье. На груди у нищенки была картонка с надписью химическим карандашом: «ЛЮДИ! ПОДАЙТЕ ХРИСТА РАДИ! УМИРАЕМ ОТ ГОЛОДА!» Придерживая ребенка одной рукой, нищенка держала в другой руке железную кружку и молча шла по проходу. Нищенке никто не подавал — кто делал вид, что спит, кто отгораживался газетой с заголовками о грядущем кризисе… Надя смотрела на это во все глаза, и ее глаза встретились с глазами нищенки, которая, Наде казалось, шла по проходу прямо на нее, словно будущая судьба. Поезд остановился. — Станция «Беговая»… Нищенка посмотрела на Надю и вышла из вагона. — Осторожно, — предупредило радио, — двери закрываются. За окном было по-июльски светлое ночное небо. Ванечка спал в люльке рядом с Надиной кроватью. Надя лежала в кровати, смотрела в потолок и беззвучно плакала, слезы катились из глаз на подушку. Затем отерла слезы, села, достала из-под подушки школьную тетрадку с карандашом, посмотрела на заложенную в тетрадке фотографию, вырезанную из цветного журнала, заложила ее в тетрадь и, пришептывая, стала писать на чистой странице: |