Онлайн книга «72 метра. Книга прозы»
Оно снизошло утром в пятницу, и душу сразу так затомило-затомило, потому что мысль озаряющая пока еще не до конца состоялась и какое-то время существовала в виде бледновато-клочковатом, но потом сразу: раз — и мы поняли, что не можем жить без бирюзы. — Бирюза! — вскричал Бегемот. — Бирюза! — Говорил ли я тебе, Саня, — обратился он ко мне тут же, от возбуждения сжимая до боли мой случайно оказавшийся рядом с ним большой палец правой руки, — что теперь мы будем заниматься исключительно бирюзой — этим благороднейшим из каменьев, измеряемых в каратах. Знаешь ли ты, что у меня есть технология производства бирюзы в несметных количествах. И мы прежде всего, конечно же, снабдим всю Армению этим богатством. У нас все армяне будут ходить с бирюзой. Они спать будут с бирюзой. Они жрать будут с бирюзой. Я бы даже на улицу запретил бы им выходить без бирюзы. Помчались! Опять помчались! Вы не знаете, почему русские люди всегда куда-то бегут, мчатся, распуская по воздуху слюни? И почему русскому человеку можно пообещать что-нибудь, но не сделать, а потом пообещать ему еще что-то, еще более значительное, чтоб у него глаза на лоб полезли, и он опять поверит? И опять побежит. Почему в России нельзя спокойно сесть и положить в рот кусок варенной на пару лососины в белом соусе и, обратившись в глубины своего существа, наблюдать за тем, как она непринужденно растворяется, уверенно теряет свои первоначальные очертания, и в ней образуются плешины, промоины, легко ощущаются волоконца; и во взоре твоем благодарном от всей этой ерунды сейчас же появится масло и то глубинное успокоение, какое свойственно разве что только кустам бузины после дождя? Почему у нас всегда так — только отправил кусок за щеку, как рядом обязательно оказывается некий запаршивевший от невзгод козел, доверху напичканный радиомусором, который говорит безо всякого умолку о налогах, бюджете, думе, парламентаризме, перемежая все это: «Вам, конечно, будет небезынтересно» и «Но мы-то с вами понимаем». Как хочется выловить в тарелке дробиночку перца и, придвинувшись к нему вплотную: «Простите!» — щелчком направить ему ее в глаз, лучше в правый, и с удовольствием необычайным по своей полноте наблюдать, как он задохнется от слез, заплюется, закашляет, а лучше забить ему в грызло обмылок или этот, как его, который разбухает, как груша, и заполняет, надеюсь, все помещение, как кляп какой-нибудь, и будет еще не раз то разбухать, то опадать, то разбухать, то опадать, пока не изольется душной Амазонией. Я думаю, что это все из-за пассионарности. То есть я хочу сказать, из-за склонности этой страны к пассионарности. Периодически встречаются тут несколько мудаков-пассионариев, и весь этот бардак начинается заново. Все это — как шляпа по кочкам — пронеслось в моей голове, пока мы с Бегемотом бежали за бирюзой, и если с высоты птичьего полета посмотреть на то, как мы бежали, то многое, наверное, на этом свете нам должно проститься: столько в этом беге было наивной веры и надежды, а также — волглости, смачности, сочности. И у Бегемота работали на лице все его мускулы, а взор его глаз — бесстыже чистых — был обращен чуть вверх, словно он наблюдает сошедшую с небес лепоту или зарю на вершинах деревьев. Порой он прищелкивал языком, как вампир, порой улыбался, как дервиш, который уже видит танцующих гурий, а то вдруг останавливался и начинал говорить. — Бирюза, — говорил он, — это соединение меди голубоватого и зеленоватого цвета, и ее можно варить из медного купороса или, лучше всего, из сливных вод, которые образуются как продукт различных производств. Подумай только, мы еще очистим город от тяжелых металлов! А потом все выпаривается и прессуется, а затем шлифуется. У меня есть такие шлифовальщики, которые даже из каловых камней сделают ожерелье! И я смотрел на Бегемота, и уже видел на нем ожерелье из каловых камней, и вспоминал цитаты. Я, знаете ли, неожиданно могу вспомнить цитаты. Например: «Во время полового акта она имела обыкновение смеяться так бурно, что выталкивала член из влагалища». Или: «Они жили долго и кончали преимущественно в один день». Или: «Вместо рта взяла в глаз — еле выморгалась!» Я не знаю, из каких они произведений, но считаю, что их нужно запретить. Из соображений выспренней нравственности. Именно выспренней! Потому что у нас нравственность особого рода. И поэтому ее нужно охранять. А если ее оставить без присмотра, то она скоро полностью переродится в блуд и паскудство. И когда я смотрю на Бегемота, мне все время приходит в голову мысль об охране нравственности. И еще, куриные челюсти — в некоторые периоды его жизни лицо Бегемота, срамота щенячья, вызывали в моей памяти лицо коменданта того славного военного городка, с которого и началась моя необыкновенная карьера. Что-то в них было общее, какая-то помесь ответственности с вихрем непредсказуемости. Фамилия коменданта была Извергов Кстати, не помню ни одного коменданта с фамилией Цветиков, Розанов, Хризантемов. Обязательно — Извергов, Самохвалов, Спиногрызов. Я впервые увидел его при заступлении в патруль. Он нас инструктировал. Там было на что посмотреть: у него, прежде всего, надувалась шея, как у лягушки-быка перед вступлением в половые отношения, и голос, низкий, хриплый, казалось, легко извлекался из области вспомогательного таза. Телом мал. Лицом красен. Взором отважен. И в движениях быстр, как краб на отмели. Он говорил: — Квадрат «Е-э-э-э»! — и никто не посмел бы заявить, что он незнаком с этим квадратом. И еще он говорил: — Именно тут ожидаю появления множества самовольно шатающихся воинов-строителей. Они должны быть здесь! В камере! И если они не будут сидеть, то сидеть будете вы! — и никто не посмел возразить. Он говорил: — Гэ-о-мет-рия! Укладывать гробики! — и это означало, что снег с дороги следует располагать вдоль обочины аккуратными параллелепипедами, проще говоря, гробиками, по всем законам геометрии. Вот так, расчудроны чудаковатые, а вы думали, армия у нас пальцами где попало ковыряет? Нет! Армия у нас снег вдоль дороги укладывает и старается при этом, чтоб снег был белый, а не грязный, то есть затемненные места следует еще сверху свеженьким снежком припорошить. Да-а-а-а… жизнь… Как-то комендант стоял в ДОФе и ждал, когда ему позвонят — там у дежурного по ДОФу есть телефон — и сообщат, что послали бульдозер для того, чтобы убрать с центральной площади гигантскую кучу колотого льда, которую соорудил в середине предыдущий бульдозер. |