Онлайн книга «Кот»
На этот раз они привезли краску, которой обычно красят корабельное днище. «Бабулька», – сказали они в том же доме. «Чего тебе, Ирод?» – услышали они в ответ. «Мы приехали исправлять о себе мнение и привезли краску для твоей крыши совсем за бросовые деньги». Краска понравилась и была приобретена всей деревней. Все покрасили себе крыши, и стали они красивыми, красными. И тут выясняется, что эта краска очень любит воду. Без воды она просто не может находиться на крышах. А лето стояло жаркое, краска подождала воду с неделю, а потом свернулась огромными рулонами и сползла со всех крыш на картофельные грядки. Стена восстановилась, и мы с Духом опять оказались в отсеке. 
– Это просто этническая психология удмурдского народа, – сказал я после небольшой паузы. – Чтобы эти четыре слова вместе сложить, – заметил Дух, – надо еще очень постараться. Сам придумал? – Читал. Меня одно время интересовала этническая психология удмурдского, а также мордовского, башкирского, коми, пермякского, нанайского, ногайского, ненецкого народов, а также народов удэге и ханты-манси. – Никого не забыл? – Нет. А можно мне еще послушать какую-нибудь фразу, например, Шурика? – Пожалуйста! – стена немедленно исчезает, появляется Шурик, который произносит: «…и упрямое полено старины Джузеппе…» – после чего стена становится на свое место. – Хватит? – спросил меня Дух. – Вполне. Черт знает что такое. Я в замешательстве. У этого всего должна быть психология. – Ну, психология, она ведь везде: на дне горшка или не на дне… Все вокруг имеет свою психологию. Вот ткнешь, бывало, – ну полная ерунда, а задумаешься – и уже психология. 
После этих слов Дух исчез, а я немедленно пометил кабельные трассы. Давненько я ничего не метил. А между тем, произошло столько событий, которые не могли не повлиять на мое мировоззрение. 
И вот эти изменения в мировоззрении, мироощущении, гражданской позиции, наконец, я не мог не передать в своей метке. Которую уложил очень точно – стрела в стрелу – поскольку наиболее важным в этом непростом деле мне представляется не столько объем и скорость послания, сколько кучность, своевременность и лаконичность. 
Для чего пришлось выбрать вертикальную стойку, так как на горизонтальной поверхности метка держится недостаточно долго, и, кстати говоря, на плоскости гражданская позиция, растекаясь, со временем претерпевает изменения, а на всем вертикальном – нет, поскольку изначальные потоки… эти… А так хочется быть правильно понятым. Так хочется неискаженным дойти до сознания всякого и передать ему свое отношение к таким, например, понятиям, как целостность и целокупность. 
А я о них много размышлял и пришел к выводу, что целостность – это не совсем целокупность, поскольку она всего лишь насильственное, механическое соединение расползающихся частей, в то время как целокупность предполагает самодостаточность каждой части при гармоничном сочленении их в единое целое. 
Хочется все это не растерять. Хочется отразить. Выразить. Запечатлеть. Обвеховать. Для чего и приходится метить. 
И в этом нам поможет вертикаль, упрочнение которой не оставляет нас равнодушными, потому что вертикаль – есть в ней что-то особенно притягивающее, завораживающее, как взгляд восставшей кобры. 
С этим словом связываются надежды, и не на пустом месте возникает желание доверить ей что-либо особенно ценное. Я бы во всем этом увидел фаллический символ и, в частности, его торжество, если бы слыл за почитателя оного. Но нет! Отнюдь! 
Мне кажется, использовать фаллос как категорию, как объединяющую идею нельзя – слишком велико давление повседневности, если не сказать обыденности. Для объединяющей идеи хорошо бы использовать что-нибудь не совсем привычное, лучше фантастичное, не всегда досягаемое, но жутко, жутко привлекательное. Условно говоря, не мед, но только предполагаемый вкус его. 
А может быть, даже больше – воззрения относительно предполагаемого вкуса, помыслы в отношении его формирования или же только надежды на подобные помыслы. – Здесь где-то должен быть кот! – услышал я за своей спиной голос вахтенного, который вернул меня в мир. – Старпом дал задание поймать для него кота, чтоб он сторожил у него крыс. Сейчас посмотрю. Мама моя, я немедленно прекратил свои размышления и слился с окружающей средой. А вы знаете, как кот сливается с окружающей средой: он сгибается, распластывается и сверлит своим взглядом преследователя. И тот зрит только то, на что его подвигает примитивное сознание. – Нет никого! Ну вот видите! Смотрел на меня в упор и ничего не заметил. А все потому, что мы, коты, умеем смещать взор незатейливого наблюдателя в сторону от себя. И он, этот взор, видит всякий вздор. Люди этой способности лишены. Они много чего лишены – логики, например, – но и этого тоже. Что и правильно. Будь я правителем, я бы в первую очередь запретил логику, если б она у них была, а потом – ум. Я издал бы указ: «О запрете ума, виновного…» Но при этом я оставил бы им свободу слова – и люди превратились бы в попугаев. Мне достаточно было бы сказать одно только слово – к примеру, «законность» – и они перепевали бы его на все лады. |