Онлайн книга «Ш-ш-а...»
|
– Не такой уж ты сильный, чтобы в одиночку пройти конец пути. Кто будет тебя развлекать? Кто пойдет рядом, когда ты устал и соскучился? Кто вы – ступит против гонящих тебя людей? Кто пустит им пыль в глаза искусными речами? – Ты навлекаешь на мою голову больше неприятностей, чем я сам. – Если ты так считаешь… – Конечно. Он взглянул на меня, лицо его дрожало в рисованном лунном свете. – А если… – начал он, сделал стойку, завертелся, удерживаясь на одном пальце, как перевернутый вверх ногами кругосветный путешественник из Гарлема. – Извини, нет. Он отбросил избитые приемы. – Не соблазню? – Нет. – Не завлеку обманом? – Нет. – Хочешь с мамой поговорить? – Потом. Когда буду один. Извини, Стиль. Он опустил глаза, попятился, вытащил из темной дыры шляпу, надел, поправил. – Прости за Правильного, – сказал он. – Ничего. Он со своей стороны вовлекал меня в неприятности. Дурацкая книжка Джорджа Вашингтона оказалась пустой тратой денег. – Ну, пожалуй, пойду, – сказал он, направляясь к стене. – Постой секундочку. У меня есть последний вопрос. Что происходит с тобой и с Правильным, когда вы уходите? – Мы просто воздух, молекулы и все такое. Обычно невидимые. Позовешь, мы приходим, как воображаемые собаки. – А еще кто-нибудь может позвать? – О да. Мы всегда рядом. Думаешь, будто ты первый? – До меня был кто-нибудь знаменитый? – Нет. Только куча чокнутых придурков. – Ну, счастливо тебе. Я приветственно махнул ему рукой. Он перепрыгнул через меня, сделав сальто. Замечательно. Вытащил из заднего кармана ракету, влез, включил зажигание, умчался куда-то и никуда. – Прощай, Рей Стиль. На следующее утро надеваю пижаму, висевшую на спинке кровати. Вдоль стены спальни стоят сумки с одеждой, видимо купленной Мисси, пока я спал. Тут и она стучит, спрашивает, хочу ли я позавтракать яичницей с беконом. Утреннее небо напоминает голубую алюминиевую фольгу, яркую, металлическую. Свет пронзает меня насквозь, солнце выжигает во мне дыры, сквозь которые до сих пор утекает кровь Рея Стиля. Я устал, но это не сонливая усталость. Я – текучая тень, расплываюсь по полу, двигаюсь вместе с солнцем, стараясь под него не подставиться. Если солнце меня настигнет, я обречен на гибель. Кем бы я сейчас ни был, что б от меня ни осталось, лучше держаться в тени. Стою высоко над собой. Ничего нет, кроме меня, только я где-то выше, смотрю свысока, жду, когда провалюсь в себя, ввинчусь по спирали. Мисси молча звякает ложкой в тарелке с кашей, по-моему, зная, что прошлой ночью что-то случилось, зная, что этим я с ней не могу поделиться. Кажется, Мисси знает все мои секреты, не зная подробностей. Вижу свой старый пиджак с именем Рея Пуласки в мусорном ведре, наполовину заваленный кофейными фильтрами и пустой картонкой из-под апельсинового сока. Известно ли ей об исчезновении определенной части Рея, о том, что в этой залитой светом комнате я стою голый, тающий, стараясь совсем не исчезнуть? – Все в порядке, – сказал я, наконец, предложив эту мысль не ей, а себе. – Знаю, – сказала она, не глядя на меня, помешивая зерновые хлопья. Направила в мою сторону глубокий выдох, как ветер, поправляющий курс заблудившегося парусника. Не такой сильный ветер, но лучшее, на что она способна. Парусник чувствует попытку, и… – Спасибо, – сказал я ей. – Я имею в виду, за одежду. – Главное в мужчине, который меня любит, заключается в том, что он постоянно дает и дает. Ты хочешь отыскать свою маму? Могу помочь. – Да. – Хочешь, с тобой поеду? – Я лучше поеду один. Потому что… Она кивнула, хлюпнув кашей. – Расскажу все, что знаю. Помогу, чем могу. Только все, что я знаю, в тени. Тебе придется войти в эту тень. – Откуда ты все обо мне знаешь после стольких лет? – Если знаешь кого-то в критические моменты, пускай всего пару минут, то уже все о нем знаешь до самого конца жизни. Знаешь, почему он совершает ошибки, почему оказывается в том или ином месте, почему говорит то или иное, даже если сказанное не имеет никакого смысла. – Но ведь я говорю, не понимая, что это значит. – Но ведь это тебя сюда привело, правда? – Привело и ввергло в кучу неприятностей. В такие неприятности, что ты не поверишь. – Знаю, – погладила она меня по щеке. Я заметил фотографию на другой стене кухни. На ней кто-то кружится. Я подошел ближе. Она шагнула за мной. – Что это? – Просто я, – ответила она. Это Мисси кружится под дождем. Взгляд рассеянный, словно душа уплывает обратно в какое-то изумрудное море, которое будет последним счастьем, выпавшим перед началом сплошных бед. На фотографии нет ортопедического аппарата. – Кто тот мужчина, который тебя любит? – Он сейчас далеко. Фотография сделана накануне несчастного случая. – Отсюда аппарат на ноге? – Да. – Чем занимается мужчина, который тебя любит? – Он адвокат. Мужчина, который меня любит, – адвокат. На самом деле эта фотография мне не нравится. – Она сняла ее со стены. – Можно мне ее взять? Она протянула снимок. – Он о тебе заботится? – Да. Может, поговорим теперь о твоей маме? – Я ждал, когда ты спросишь. Она взяла меня за руку. Остановилась по пути к столу, включила радио. Какой-то парень пел: «Теперь ясно вижу: дождь прошел». Знакомая песня. – Позволь только спросить, Рей. Что ты хочешь услышать? – Ту самую одну истину, которую все время надеюсь услышать, увидеть, пощупать, попробовать на вкус, проглотить, переварить… – Хорошо, хорошо. Успокойся. Сядем за стол. Мы уселись, я на сей раз наверху гигантского вопросительного знака, на который все эти годы взбирался, как божья коровка, зная, что лезу вверх, вверх, вверх, но никогда не понимая, где именно нахожусь. Теперь я на вершине, видя пройденный снизу путь. – Вот что я хочу знать. Все твердят, что я особенный, а я всегда знал, что особенные бывают в хорошем и в плохом смысле. Какой я? – Все уходит корнями в тот день. – В какой? Тип по радио поет: «Тучи черные не ослепляют меня». – В тот самый. Дело в том, Рей, что точно никто никогда уже не узнает. Точно знала одна твоя мать, а она умерла. Даже когда была жива, невозможно было понять, правду она говорит или врет. |