Онлайн книга «Косовский одуванчик»
|
– Смотри, Мария, я обязан предупредить тебя. Луг и река напичканы минами. Прощай, Мария! Скендер сел в машину и резко рванул с места, не зажигая фар. – Ети его мать, и что теперь? – вздохнула я. – Мины на лугу и в речке. Что я теперь скажу Гарольду? Подумает еще, что я увела его, чтобы прикончить… – Мария! – крикнул Гарольд. – Куда ты подевалась? Ночь, туман… «Где ты, Мария?» – спросила я себя. Направилась к Гарольду и дереву, неспешно, и тут подумала, что скорее сама взорвусь после слов Скендера, чем мины на лугу перед нами. «Может, соврал? – подумала, продолжая борьбу с собственными мыслями. – Что теперь, что теперь, Мария? Сказать ли Гарольду? Может, вернуться? Это было бы лучше всего. Так, значит, надо сказать ему. Джон, – подумала я, – где же ты? Здесь роман сочиняется почище, чем у Мейлера». В темноте я налетела на Гарольда, который принял меня в нежные объятия и пошутил в моем стиле: – Наша первая брачная ночь! И тут, в той стороне, куда уехал Скендер, вспыхнули в небе два прожектора, словно автомобиль сел на задницу и его фары уставились в небо. И в свете этих лучей раздался ужасающий взрыв, который, как дирижер, дал знак оркестру пулеметов разразиться очередями. В разных направлениях полетели яркие и веселые птицы трассирующих снарядов, и по этому сигналу стороны стали соревноваться в интенсивности огня. Гарольд обнял меня, прикрыл своим телом, а дерево за нами трещало так, словно в его ветвях и стволе после сражений в Косове застряли патроны и гранаты, которые ждали своего часа, чтобы вновь взорваться. Я лежала под Гарольдом, и ничего лучше не могла придумать, как сказать с улыбкой: – Первая брачная ночь… И ничего лучше придумать не могла. – Ты крепко спала, – сказал Гарольд, сползая с меня, и мы вместе стали выползать из могилы. Гарольд старательно отряхивал с себя и с меня иссеченные ветки дерева и тяжелую илистую землю. Не поднимаясь на ноги, мы стряхивали с себя землю, я вытаскивала из волос сломанные веточки… И мы все продолжали лежать, глядя на старую липу, которую будто только что изуродовал топор дровосека. Сразу за ее стволом зияла воронка от разорвавшегося снаряда. – Бог есть, – прошептала я. – Есть ты, значит, есть и Бог, – нежно прошептал Гарольд. – Неужели мы живы? – говорю. – Бог впервые меня спас! – Светает, – напомнил Гарольд. – Пора идти. – Мне страшно, – говорю. – Чего вдруг? – Да нет, прошло… Я приподнялась из могилы и опять увидела старую полуразрушенную липу, груды ила, выброшенного взрывами из земной утробы. Гарольд смотрел на меня, не понимая, что я там увидела и почему перестала бояться. Перед моими глазами в этом хаосе новой агрикультуры… Словно говорит мне: «Доброе утро!» Или: «Не бойся, я здесь! Это я, одуванчик!» На тонкой ножке светился белый мячик созревшего одуванчика. Мины, гранаты рвут вокруг него воздух, надломленное дерево над его головой… И ничего! Одуванчик стоит, как победитель, и будто протягивает мне руку. Гарольд ничего не понял из моего диалога с одуванчиком. – Посмотри на него, – говорю я ему. – Остался в живых! Только травы не страдают от хаоса войны. Смотри – похоже, эти создания хранят в себе высший порядок и высший закон. Как сказала бы госпожа Анна Ахматова: гармония, без которой наш мир невозможен. Да, да, высший закон существует, Бог, или природа, сохранили одуванчик! Может, и нас? – Нам пора, – говорит Гарольд. Я не смотрела на Гарольда. Я оценивала не слова, а луг, реку, журчание которой доносилось до нас, справа должен быть мост, он был не виден в ночи… От луга до реки было метров двадцать. Я прощупала первый метр луга. – Ты куда, Мария? – схватил меня за руку Гарольд. – Простите, капитан, перед вторым шагом я должна вам кое-что сказать. – Может, потом, когда мы переберемся в Сербию? – Да, конечно, но я хочу, чтобы мы пришли туда без лжи. – Мне не о чем врать в твоей Сербии. Я туда иду не только из-за тебя, но из-за всего того, что случилось в Косове. Я объявил об этом вслух, заплатив не только любовью к тебе. – Да, себе ты не соврал, только мне… – Кто тебе это сказал? – Майор Шустер. – Почему именно он? – Я переспала с ним, когда узнала правду о тебе. – Почему именно с немцем? – Потому что и с американцем: я шла до конца. – Что за американец? – Сержант Джон. – Ты и с ним спала? – Храпела… – отвечаю в своем стиле. – Не понял? – Когда я проснулась в его палатке, он сказал, что я храпела. – Оставь ты эти сербские шуточки! – Я не успела научить тебя смеяться в самые трудные минуты, а это – наша национальная особенность. Но при этом мы не лжем… – О'кей, – говорит Гарольд. – Ты права. Забуду про немца и американца. – И про жену Дженет, и про сына Оливера восьми лет. – Я их бросил ради тебя, просто не было случая рассказать тебе о них. Попросту говоря, я любил тебя так сильно, что мог и соврать. – Это была страсть, не любовь. – Бога ради, Мария, разве ты не видишь, на что я способен ради тебя. Я бросил все для того, чтобы жить с тобой в твоей стране! – Не знаю, будешь ли ты любить меня после всего, что с нами случилось. Любовь – еще не доказательство, что ты именно из-за меня бросил родину, жену, сына… – Что за доказательство? Я от тебя доказательств не требую! – Ты доказать не только мне должен, но и моей стране, если после всего захочешь навсегда остаться в Сербии. – Мы будем жить вместе… – Будем, если останемся в живых. – Нас от этого отделяет только луг. Разве за ним не твоя страна? – Я должна кое-что сделать для своей страны, чтобы она тебе поверила, что ты не шпион, а человек, который хотел помочь ей. Передо мной был человек, которого я больше не любила. Передо мной была Сербия. Я не хотела вести капитана Гарольда через луг, чтобы его убила мина, как новый взрыв ненависти к моей стране. Моя же смерть для Сербии не значит ничего. Скажут: так тебе и надо, блядь оккупантская! Ой, Сербия, да пошла бы ты на хуй, первая рвану через лужок! Если останусь в живых – подарю вам Гарольда, и вы покажете его по телевизору как коронного свидетеля против НАТО. Я осторожно шагала по лугу. Не знаю зачем, но туфли сбросила, как будто босой легче пройти минное поле. Босая, на лугу, вспомнила рассказ матери. Отправляясь с отцом на работу, она шла по лугу впереди него, сбивая росу, чтобы отцовские ботинки не отсырели. Это была любовь… |