Онлайн книга «Антиглянец»
|
Та-та-та-там! Я перевела дух. Канцелярская муза, с мешком скрепок и большим степлером, явилась мне, чтобы вдохновить на труд. Это даже лучше, чем письмо министру. Изящный, бессмысленный, идеологически выдержанный текст. Манифест глянца. Нагромождение идеологических пассажей, драпирующих мои истинные намерения. Я чувствовала себя Глебом Павловским, демиургом византийской политической интриги. Перечитывая документ, я испытывала чистый экстатический административный восторг. И после этого какая-нибудь сволочь откажется взять журнал Gloss в Лондон?! Я лично плюну этому человеку в морду, ткну степлером в его бесстыжие глаза. Так, спокойнее. Про глаза надо аккуратнее. Острый ножик Ольховского через несколько часов сверкнет в опасной близости от моих собственных глаз. Я перечитала письмецо еще раз и с удовольствием нажала кнопку «послать». В клинику я приехала к восьми. Ольховский сидел в кабинете над своими неизменными бутербродами. – Ну что, лапочка, готова? Картинку привезла, ага? – Какую картинку, Андрей Андреич? – Как какую? С какой глазики перерисовывать будем! – Вы ничего не сказали. Я не знала. – Наивная ты, лапочка, я шучу, шучу. Устал за день, нудные сегодня у меня девки, думал, хоть ты рассмеешься. Но ты сегодня без юмора. – Какой тут юмор. Боюсь я! – А чего боишься? Не надо ничего бояться. Укольчик тебе вкатим на ночь, чтобы не боялась. Так, дива наша просит тебя к ней в палату положить. Пойдешь к ней? Или отдельно тебя помещу. Смотри сама – будешь ты с ней полночи меня обсуждать или хочешь спать спокойно? Если к Насте, тебе дешевле будет. Минус цена койкоместа. Я не настаиваю, вы подружки, сами решайте. К Настиной палате я как-то уже привыкла. Почти домашнее гнездо. С книжками. – Пойду к Насте. Андрей Андреич, а это опасно? Я же редактор, мне нельзя без глаз, не дай бог. Это средство производства. И в Милан ехать в конце месяца… – Лапочка, мне не нравится такой настрой. Я вообще считаю, что у тебя никаких проблем. Поезжай спокойно в свой Милан и забудь. Сейчас встанешь и уйдешь. Придешь через десять лет, если я жив буду. По твоей просьбе-то делаем, ага? Ты, кстати, договор подписала? Соглашение на операцию? – Пока нет. – Ознакомься. Ольховский выдал мне бумагу. Несколько страниц убористым текстом. Пациент информирован, пациент обязуется, пациент предупрежден… – Если с утра его не будет на моем столе – все отменю. Учти. Думай. Если надумаешь раньше – звони. У меня телефон включен с 5.30. У тебя есть ночь на размышления. Можем сделать, можем отменить. Меня не подводишь – у меня очередь стоит. Все, лапочка, иди, разбирайся со своими внутренними демонами, клизму сделай, чайку можно выпить, а я бумажками пошуршу. Настя бросилась мне на шею: – Ура, ты пришла! Алена, как я рада. Ты молодец, что решилась. Мы с тобой теперь настоящие подруги, никогда у меня такого не было, чтобы кто-то ради меня… Ну, это она погорячилась. Не ради, а из-за. Это может быть. Выглядела она уже сносно. Еще немного – и будем запускать в эфир. Ужасные борозды убрались в тонкую красную линию, которую можно легко принять за царапину – как будто чиркнули острым ногтем поперек переносицы. – У меня просто кошмар, Алена! Сегодня Сашка Цыганкову звонил, разбирался с ним. Потом Цыганков мне перезванивал. Юлил, выкручивался. Сказал, что сам не понимает, откуда слухи. Короче, обещал, что будет ждать меня сколько надо. Сашка сказал, что вернется из ЮАР и Цыганкова уволит… Так, секундочку, из какой такой ЮАР? – Ты про Александра говоришь? Я не поняла – он уехал в Африку? – Да, а ты не знала? Сегодня улетел, у него переговоры там какие-то, точно не знаю. Так вот, они правда планировали девку одну посадить, любовницу Цыганкова. Нормально? В мою программу на канале, который финансируют мои ребята – Волков и Канторович? Ты себе не представляешь, как Сашка был возмущен, ужас! А Цыганков потом… Я ее не слушала. Я прислушивалась к быстрой пульсации в себе. Он не отвечал на мои звонки. И за неделю ни разу не перезвонил. А с ней он, значит, разговаривал. Она в курсе всех его дел. Впервые за этот странный месяц я уперлась в окончательный диагноз. То, что я не хотела видеть, то, что было закрыто той сценой в машине, когда он, когда я… Я цеплялась за это все время – не может быть, чтобы он просто так, чтобы меня использовать… Да, он меня использует. Использует, чтобы помочь Насте. Я предпочитала об этом не думать, заблокировав сознание и подсознание воспоминаниями о той ночи в машине на Лазурном Берегу… Теперь ясно, что все это время я участвовала в чужой истории, где была только прокладкой, повязкой, кляпом, который заткнул чужой гнойный фонтан. И что теперь делать? Уйти, сбежать куда подальше? Я почувствовала, что задыхаюсь. – Где здесь у вас курят? – Не знаю, я же не курю. А тебе перед операцией разве можно? – Мне все теперь можно, – ответила я идеальной женщине, которая вдобавок имеет наглость не курить, и хлопнула дверью. Навстречу мне шла медсестра. – Девушка, обратно заходите. Сейчас клизму вам будем делать. Да, говна на сегодня многовато. Зато теперь я могу уединиться. Хотя бы по такому символическому поводу. – Алена, ты скоро? Мне скучно одной. А я сидела в туалете. У меня железная отмазка – не хочу видеть тебя, дура, лучше смотреть в унитаз. Какого черта я вообще здесь нахожусь? Что изменит операция – глаза, жизнь, судьбу? Нет, мне надо умереть и родиться заново. Красивой, богатой и счастливой. – Алена, у тебя телефон звонит в сумке! Передать тебе? Сука, ты оставишь меня сегодня в покое?! Я слышала истерические трели, но не реагировала. Наверное, мама. Ей я ничего не сказала про операцию. Ее отношение к усовершенствованиям было абсолютно пещерным. Мама не понимает, по каким законам вращается мир, и еще предъявляет ко мне требования, как будто я могу что-то в нем изменить! В каком-то фильме было сказано: а не надо думать, что твой единственный ребенок будет счастливым… Когда я вышла из своего заточения, Ведерникова встретила меня чаем. – Ты чего так долго? Я боялась, что тебе плохо стало. Вас видеть – худшее из зол. Поздно было проситься в отдельную палату… Я, как всегда, сама себе устроила испытание. Уверена, что девяносто процентов пластических пациентов – тайные мазохисты. Все, кроме тех, которые попадают по медицинским показаниям. Вот Ведерникова не мазохистка. И будет еще краше, чем была. |