Онлайн книга «Последний сон разума»
Погосян то и дело отворачивал лицо и срыгивал в снег какой-то зеленью – все запасы желудка были давно исчерпаны. Ишь ты, дрянь какая из меня лезет, – думал майор, закапывая косточки поглубже. – Ишь какого цвета она!.. Может, с организмом у меня чего не в порядке?.. Болезнь какая?.. Синичкин копал с прилежанием. Рвота его не мучила, но когда он обнаружил припорошенную снежком крошечную детскую ручку с малюсенькими пальчиками, слезы хлынули из его глаз водопроводными струями и он заскулил еле слышно от больших нечеловеческих мук. Зубов орудовал киркой от плеча. Старался работать на совесть, дабы произвести впечатление на начальника – зная добрый нрав майора, он рассчитывал уже к вечеру возобновиться в прапорщиках. Через час братская могила была сооружена и милиционеры отдыхали здесь же, усевшись прямо в снег. – Сгоняй, Зубов, в магазин, поллитру купи! Помянем детишек!.. Не заставляя майора повторять просьбу дважды, Зубов рысцой ускакал к новостройкам, а офицеры остались по-прежнему сидеть в снегу. – У тебя есть еще патроны? – спросил Погосян. – Еще обойма, – закивал Синичкин. – Пойдем. Майор встал и вновь обнажил свой «Макаров», засунув в него новую обойму. То же самое сделал и капитан Синичкин. Они вновь забрались на пригорок, под которым раскинулось вороное воронье море. Птиц было такое количество, как будто они с каждой минутой размножались в геометрической прогрессии. Расстрелянных видно не было. Вероятно, они стали пищей для своих собратьев. – А как же с учетностью боевых припасов? – поинтересовался Синичкин – На учебные стрельбы спишем! – отмахнулся Погосян. – Идея хорошая! – Их бы напалмом, как в Карабахе! – Вы же там не были. – Слышал. Офицеры постояли несколько секунд в тишине, а потом, подняв прицельно пистолеты, вновь стали расстрельной командой, получая от дергающихся стволов удовлетворение, а от кровавого месива под пригорком удовольствие. Вернулся Зубов. Он установил поллитровку в сугроб, вставил в «Калашников» новый рожок и присоединился к товарищам, поливая очередями дьявольское отродье. Когда милиционеры отстрелялись, то сели пить водку. Разлили по пластмассовым стаканчикам. Зубов достал из-за пазухи промасленный сверток, в котором содержался квадратный кусочек сала, порезанный дольками. – За убиенные невинные души! – произнес Погосян. На его глаза навернулись слезы, но он волевым порывом удержал их и выпил водку одним глотком. Взял кусочек сала и пососал его немного. Зубов с Синичкиным тоже выпили и тоже закусили. Вновь разлили, и вновь Погосян сказал тост: – За их родителей! – За ученых, – уточнил Зубов. – Скотина ты все же! – почти беззлобно выругался майор, но про себя подумал, что армяшка прав, что у этих детишек нет родителей, которые бы могли пролить за их упокоенные души слезы, а потому в свою очередь уточнил: – За тех, кто дал им жизнь! – За Бога! – вырвалось у Синичкина, и он посмотрел на серое небо. – Ага, – согласился Зубов и выпил. – А теперь все в отделение. Только день рабочий начался, а вы уже нажрались! – А можно я домой заскочу на минутку? – попросился Синичкин. – А то, когда карапетяновский язык нашел, провалился под лед. Воды холодной сапогами черпанул. А вы знаете, ноги у меня больные, боюсь, опять пухнуть начнут. – Иди, – разрешил Погосян. – Час даю… – А мне надо бензином заправиться! – объявил Зубов. – Поезжай, я пешком доберусь. Офицеры разошлись каждый своей дорогой, а Зубов уехал на газике заправляться бензином. Утро вступило на землю, и народ потянулся на работу. Синичкин отправился домой, решив ни за что не рассказывать о случившемся Анне Карловне. Он с удовольствием замечтал о чашке кофе со сливками и сухарем с маковым зерном. С выделившимся желудочным соком он поджидал лифт, пришел грузовой, и капитан вознесся на нем к пятому этажу, в котором проживал. На ходу он расстегнул шинель и расслабил галстучный узел. Он звонил в дверь долго и уже было подумал, что су-пружница куда-то ушла по своим женским делам, и зашарил в кармане в поисках ключей, как дверь вдруг отворилась и на пороге явилась Анна Карловна – вся улыбающаяся, лучащаяся каким-то внутренним светом и одновременно прячущая от мужа свои большие глаза. Что это с ней, с коровой? – удивился Синичкин. – Расплылась, как масло на солнце! Но вслух ничего не сказал, отодвинул жену, снял шинель, повесил ее на вешалку и направился в кухню поджигать газ для кофе. Анна Карловна неотступно следовала за мужем и все более глупо улыбалась, словно умом тронулась. И чего она меня не спрашивает, почему я внеурочно явился? Уж не сошла ли с ума в самом деле?.. – думал участковый. Включив плиту и усевшись на табурет, Синичкин услышал, как в комнате мяукнуло. – Чего это? – спросил он, поворотив ухом. – Володечка… – пропела Анна Карловна. – Кошку, что ли, притащила? – Володечка… После сегодняшних нечеловеческих переживаний участковому Пустырок очень хотелось сказать своей половине, что она полная дура, но он сдержался и отхлебнул горячего бразильского. В комнате опять мяукнуло. – Покажи кошку-то! Анна Карловна после просьбы мужа словно книксен сделала, затем вновь выпрямилась, но улыбалась уже натужно. – Ну! Синичкина охватывало раздражение. – Знаешь же, что не люблю кошек! – Это не кошка, – наконец выдавила Анна Карловна. – А что же? Жена набрала полные легкие воздуха, но лишь пропищала в ответ: – Ребеночек… Капитан рассосал кусок макового сухаря. – Чей? Куракиных из пятой? Нечего с их детьми сидеть! – Не-а… Анна Карловна кокетливо склонила голову на плечо, как будто ей было не сорок с лишним, а семнадцать, чем почти вывела мужа из себя. – Этих, что ли… Как их… Ребенок-то?.. Фискиных?.. – Не-а… – Так чей же?! – взорвался Синичкин и вскочил с табурета резко, отчего чашка с кофе опрокинулась прямо на форменные штаны, обжигая больные ляжки. – Черт бы вас всех драл! – заорал он. – Сумасшедший дом в собственной квартире! Если бы Синичкина спросили, кого он имел в виду под словом «всех», он бы вряд ли ответил что-либо вразумительное. Сейчас милиционер был просто взбешен и сжимал руки в кулаки. |