Онлайн книга «Последний сон разума»
Лишь на третьем году лагерей, всего один раз за десять лет, за огромные деньги, скопленные втайне, ему доставили с воли знакомый фугас. Всех прихлебателей Митя послал на три буквы и наполнил алюминиевую кружку до краев. Только он поднес ее ко рту, только вдохнул масляный аромат, как в барак вошел зам. начальника зоны и, подергивая отмороженным носом, сообщил: – Слышь, Петров, мать твоя померла! Митя даже не моргнул. Он опрокинул в себя кружку, выдохнул, зажмурился и отвалился на нары. – Завтра в карцер! – приказал зам. начальника зоны. – Фугас изъять? – поинтересовался надзиратель. – Пусть дожрет. Мать все-таки… Протрезвел он уже в карцере, когда, студя копчик на бетоне, покрытом изморозью, вдруг вспомнил Катерину. Он вспомнил ее рыжие волосы и поднял руку, как будто хотел дотронуться до материнского запаха. Но рука черпанула пустоты, зато вдоволь – колючей морозом, пахнущей одиночеством и смертью. А еще ему представился Иван Сергеевич, отец, с грустными глазами. И спрашивал батя: – Ты чего, сынок, топориком меня по голове-то? По лысине? У меня даже волос нету! Митька!.. Петров встал с бетона, размялся, а потом неожиданно сложился пополам, да как побежал, выставив вперед голову, да как треснулся ею о стену, отскочил, будто мячик, и рухнул на пол, окровавленный. Он валялся почти бессознанным, но лились из похмельных глаз слезы, и сам он не знал, чего это накатило на него море… А потом срок закончился, отмотавшись до самого кончика. Его вызвали к начальнику лагеря. – Скоро? – спросил полковник. – Чего? – не понял Митя. – К нам обратно? – На отца вы моего похожи, – вдруг сказал Петров. – А я здесь всем как отец! – польщенный, ответил начальник зоны. – А я своему отцу правую долю мозга от левой отчленил. Полковник побагровел, но сдержал себя, оставаясь сидеть в кресле. – Значит, скоро! Ждем тебя, Петров. А уж мы постараемся, встретим тебя!.. Петров вовсе не собирался вновь попадать в зону и быть лишенным портвейна «Агдам». Он устроился работать грузчиком в магазин и таскал ежедневно из винного отдела по бутылке вожделенного напитка. А еще Митя, проходя мимо школы, в которой когда-то учился, вдруг вспомнил про девочку Жанну и про то, как она выпрыгнула из окна. Он был уверен, что восьмиклассница воспользовалась его советом и превратилась в голубку, чтобы наложить на голову своему отцу-истерику. – Гадина! – выругался Петров. Ему вдруг показалось, что он любил ее, а она сбежала таким способом от него и теперь летает где-нибудь под голубым небом, а он через день валяется в луже из собственных отходов. – Гадина! – озлился Петров вовсе и, дойдя до магазина, вытащил из кармана катушку суровых ниток и сплел из них ловушку, в которую накрошил щедро хлеба. Этим днем он впервые оторвал голубю голову. Продавщицу колбасного при этом вывернуло селедкой, а сам Митя долго смотрел на свою руку, в ладони которой поместилась сизая головка с радужными глазами. – Жанна, – произнес Митя и, размахнувшись, забросил голубиную голову за забор. – Займись сексом! – посоветовала колбасница, отблевавшись. – Агрессию снимает! – С кем? – Да баба найдется и для такого, как ты. – Уж не ты ли? – Попросишь? – Сама дашь! – Дам, – согласилась продавщица. – Если не больше стакана выпьешь! – Где? – Да хоть в щитовой! Там телогрейки валяются… Они уединились, Митя мазал ее расплывшуюся грудь голубиной кровью и повторял: – Жанна… – Не Жанна я, Светка, – поправляла колбасница. – Ты чего суешь мимо, как пэтэушник? Это дело выше находится! – Жанна… – Вот заладил! Дай-ка я сама! Она попыталась помочь своей опытной рукой, но процесс не шел, и колбасница, слегка озлившись, принялась ворчать: – Допился… Мягкий, как творог… В руки брать себя надо, Петров! – В первый раз я, – вдруг прошептал Митя и поджал под себя ноги. – Как это? – привстала колбасница. – Так. В тюрьму малолеткой попал! Не успел! Продавщица встала на четвереньки, показывая большую голую задницу. – Ах ты сердешный! Ну-ка дай-ка я его губоньками! Она наклонилась над Петровым и только было рьяно зачмокала, как вдруг Митя саданул ее по башке кулаком и зашипел: – Ты не Жанна, ты сука! Челюсти продавщицы чуть не щелкнули, лишь профессионализм спас положение и Митя остался с органом, помогающим ему производить в организме обмен веществ. Колбасница заорала что есть силы, но у Петрова вдруг сделались такие пустые глаза, что она тут же осеклась и стала натягивать одежку, слегка подвывая по-деревенски: – За что-о-о?.. Я ему… А он мне… …Петров проснулся оттого, что нечем было дышать. Его рыхлый нос уткнулся в ватную прореху телогрейки и шевелился в подкладке, отыскивая выход. Мерно гудел электрический щит, разводя по магазину энергию, которой совсем не было у Мити. Мелькнуло слабое подобие мысли: «А не сунуть ли два пальца в щит и подзарядиться?» Петров поднялся и на слабых ногах вышел из щитовой, кося одним зрачком по углам, стараясь отыскать коллег и отобрать у них стакан портвейна. У Мити болел выклеванный глаз, и он передвигался по закоулкам магазина злой, как собака. Когда вонючая птица клюнула его в светлое око, мужики погрузили его, орущего, в пикап и отвезли в близлежащую больницу. – Родственники у него есть? – поинтересовались в приемном покое. – Один, как перст. – Понятно. Петрова положили на каталку, а санитары заворочали носами от перегарной вони и смрада, исходящего от одежды. Осмотрел грузчика дежурный врач, совершенно равнодушный к чужим страданиям эскулап. – С глазиком придется расстаться! – проговорил он на ухо Петрову. – Как же вас угораздило? Драчка? – Лечи глаз! – прохрипел Митя. – Никак нельзя сохранить! Может быть, в Америке. Тысяч двадцать-тридцать. Плюс перелет, оплата больничных покоев. А за это время гангрена может случиться!.. – Спасай глаз! – рыкнул Петров и открыл сохранившийся до предела. – Я отца порешил, а тебя, если глаз не спасешь, не задумываясь!.. Врач был равнодушным, но не трусливым. – Готовьте операционную! – холодно распорядился он и отправился мылить руки. |